— Ну как? — озабоченно спросила Полина, заглядывая ему в рот. — Это кофе по-нормандски!
— Хм… ты в него что-то добавила?
— Ну да! Я же говорю — по-нормандски. Это когда в кофе добавляют немного кальвадоса. Как тебе?
— Здорово! Только, по-моему, это кальвадос, в который добавили немного кофе. Думаешь, его можно пить по утрам?
— В Нормандии — можно!
— Да, но… мы же в Бретани.
Полина со стуком поставила на стол чашку.
— Если тебе не нравится мой кофе, то так и скажи!
И Саше пришлось выпить две кружки, чтобы доказать, что ему все нравится. Потом они ели гребешки, тушенные в сидре, морского черта под соусом из крабьих ног, паштет с водорослями, масляный пирог и блины с соленой карамелью. А потом Полина сказала, что она безобразно растолстела, и они раза два совершали по утрам пробежки по пляжу и питались галетами и кофе — без сахара и без кальвадоса. В результате пробежек Полина схватила насморк, и теперь по утрам они просто валялись в постели, слушая шелест прибоя и крики чаек.
— Сходишь в магазин? — попросила Полина за пару дней до отъезда. — Нам надо бутылку вина… нет, две бутылки. И палочку корицы.
— Четыре бутылки водки и две ириски!
— Что?
— Ну, анекдот такой.
Саша рассказал анекдот в надежде, что Полина отвлечется и забудет про магазин — очень уж ненастный был вечер. Но Полина не забыла.
— Глинтвейна хочется, — сказала она. — И еще на завтра бутылка останется.
— А что будет завтра?
— Не знаю. Но что бы ни было, бутылка не помешает!
С этим трудно было спорить, и Саша побежал в магазин. Корицы он не нашел, а на обратном пути вымок до нитки. Полина отправила его греться под душем и занялась глинтвейном. Он и без корицы вышел на славу, и они с удовольствием потягивали горячее вино в тишине, под шум дождя и шмыганье Полининого носа.
— Ты сейчас пел в ванной, — вдруг сказала Полина. — Я только не разобрала, что именно.
— Да я уж и сам не помню. Я часто там пою.
— А я раньше не слышала.
— Ну, я обычно тихонько.
— И что поешь?
— Да разное… всякие теноровые партии в основном, — признался Саша. — Которые мне петь не положено, а хочется. Вот и пою, пока никто не слышит.
— Ой, правда? — оживилась Полина. — А какие? Каварадосси, да?
— Ну… да, и его тоже.
— А еще? Ленского, да?
— Да.
— А еще?
— Ну… Вертера.
— А у Вертера ведь есть и баритоновая версия? Та же партия, но для баритона, да?
— Есть. Тоже хорошая. Но теноровая красивее. И даже не то что красивее, не в этом дело… Она другая. В ней такое отчаяние, такой зов, на который нельзя не откликнуться. И даже не так… Не могу объяснить. Сёма бы смог, у него хорошо получается, а я вот не умею.