— Так вот, я говорю, а зачем нам, в сущности, его искать? Великашу то есть. Он нам отдал телефон. А больше у него ничего за душой нет, он не дальше нас продвинулся в этом деле.
— Он знает еще что-то.
— Ну… допустим. Но делиться с нами все равно не хочет. Если захочет — он знает, как нас найти. Или ты хотел добыть у него показания против его воли? Ну там, я не знаю, пытать его оперой, а?
— Возможно. Привязать к стулу и заставить слушать, как ты поешь, пока во всем не признается.
Ваня взял небольшую паузу, чтобы осмыслить услышанное и доесть бутерброд.
— Я не знаю, был это комплимент или оскорбление, — сказал он наконец, — но в любом случае ты мне льстишь. И в любом случае он уже избежал этой жуткой перспективы. И, напоминаю, мы ищем Сёму. На кой ляд нам сдался Великаша, если он не может или не хочет нам в этом помогать?
Теперь настал черед Саши помолчать.
— Эй, ты там?
— Да. Я просто думаю, как он теперь будет? У него же ни денег, ничего. Он к человечьей жизни не приспособлен.
— Он был бы тронут твоей заботой, — сказал Ваня. — Лично я растрогался. Но мы и так уже обошлись с ним лучше, чем он заслуживает. Думаю, наша совесть чиста. Мы сделали все, что могли. И он ясно дал понять, что больше ему от нас ничего не надо. Давай уважать решение взрослого человека.
— Да какой он взрослый… Младенец в джунглях.
— Все равно нам его не найти теперь. Он ведь знает, что мы его ищем, и будет прятаться. Причем ему даже следы заметать не надо, они сами пропадают. Это сколько времени надо будет убить… Ну что, у нас дел других, что ли, нет? Поважнее?
Саша ничего не возразил, да и что тут можно было возразить? Дел у них и правда навалом. И все важные.
— Ладно, — вздохнул он. — Мне пора. Хотел вечером прийти тебя послушать, да вряд ли успею.
— Ну в другой раз.
— Ага. Удачи!
Удача не помешает, это да. Ваня задумчиво повертел на столе кружку с остатками кофе и только усилием воли заставил себя остановиться. Не хватало теперь еще кофе на себя расплескать. Какой-то он стал неуклюжий… Все-таки, как ни делай вид, что все в порядке, а на душе скверно, и чем дальше, тем хуже.
Как Саша может работать с такой тяжестью на сердце? Как он вообще может быть таким спокойным и деловитым? Ваня старался равняться на него, но чувствовал, что получается плохо. Неизвестность — вот что хуже всего. Она выматывает, выпивает жизненные силы. Если загнать ее в рамки какого-нибудь плана, разбить на пункты, на порядок действий, становится легче. Но это старое доброе правило теперь не срабатывало. Не было у них никакого плана, они хватались за все подряд, но в руках оставалась только щекочущая пустота. Есть и еще одна уловка: лучшее лекарство от невзгод — работа. И к нему Ваня, разумеется, прибегал. Но и оно перестало действовать. Петь было тяжело. Он справлялся, он убеждал себя, что большинство зрителей не замечает разницы. Он раз за разом потом просматривал записи выступлений — все в порядке, ощутимых огрехов нет. Ну, кроме тех, которые всегда были. Но вот опять ему выступать — знакомый зал, любимая программа… и никакой радости от этого.