Захлопнулись двери. На дубовых створках резные древние греки несли корзины с цветами и плодами; одной из девиц в хитоне кто-то чернилами подрисовал усы.
— Вы что, — глухо осведомился командор, — совсем сбрендили? Вы всех хотите оповестить о…
— О нашей маленькой тайне, — договорил Воробей. — Ну что ты, Джимми. Как ты можешь так обо мне думать? — Вкрадчивый шепот заставил командора вздрогнуть: — Мне сказали, что ты умер. Я был очень огорчен, Джимми…
Командор даже не услышал шаги — он почувствовал запах. Омерзительную трупную вонь — и слабый запах пряностей… Резко обернулся — чтобы оказаться с Воробьем лицом к лицу.
— Ты…
Воробей шагнул еще ближе — продолжая улыбаться; глаза, губы… эти проклятые, порочные, приоткрытые губы… Волосы — спутанный ворох, сорочье гнездо…
Запах был — впору зажимать нос, но он вдыхал этот запах, как обалдевший кот нюхает валериановые капли. Положил дрогнувшие ладони пирату на плечи… и не выдержал: стиснув зубы, притянул к себе, прижал изо всех сил. Сквозь камзол чувствовал ладонями края лопаток. От напряжения свело челюсти — а теперь это напряжение уходило, и все внутри, ослабев, наконец затряслось мелкой дрожью.
И ни к месту было думать о том, что Воробья с его судном необходимо как можно быстрее убрать из Порт-Ройала. «Если я хочу, чтобы он остался в живых…»
Воробей пошевелился — снизу вверх взглянув командору в лицо, блеснул зубами, выговорил сдавленно:
— Джимми… еще немного… и бедный старина Джек останется с переломанными ребрами. Ты же не этого хочешь, верно?
Командор дернулся. Сглотнул.
Он не мог заставить себя разжать руки.
…И что-то нужно было сказать. Теперь, после всего… Но… Как когда-то, на стене форта («Боже, ведь это было недавно…»), он сумел выдавить только: «Вы достойная девушка, Элизабет…» Выговорить же то, что, по логике вещей, ему следовало бы сказать сейчас, у него и вовсе не поворачивался язык.
Грязный палец лег ему на губы. Воробей улыбался так искренне и солнечно — просто невозможно было поверить, что этот человек — ходячий источник неприятностей.
— Иногда можно обойтись без слов, Джимми…
Плохо понимая, что делает, командор облизнул губы. Слишком близко — это тело, этот запах, голая грудь в вырезе камзола… Вырез камзола сделал свое черное дело: под тяжелым копытом страсти погибли остатки головной боли и здравого смысла. Норрингтон судорожно глотнул воздуху. Пират прижался к нему бедрами, потерся ногой об ногу…
Тут-то в дверь и постучали.