Хлопнула дверь.
Лопасти мельницы со свистом резали воздух, скрежетали жернова. Ныло сердце. Иржи задыхался дурным предчувствием. И не знал, как переупрямить Горинку.
Хлопнула дверь. Скрипнули ржавые петли. Иржи открыл глаза — темнота. Огрызок месяца пробивается сквозь старые лопасти. Молчат жернова, много лет молчат. От реки тянутся сполохи костров.
Ухнул прогнивший порог. Всхлипнула девушка. Частые шаги забарабанили по тропинке.
— Не проспи! — эхом прозвенел незабытый голос.
Сон и явь переплелись крепче некуда. Перепутались намертво. Виски нестерпимо ломило, и не хотелось вспоминать. Когда забросили мельницу? Куда подался мельник? «Вчера» и «сегодня» смешались и встретились этой ночью. Ночью на Ивана Купала.
Девичьи шаги стихли в темном лесу, там, где расцветал проклятый папоротник.
Иржи все никак не мог понять, что приснилось, что привиделось, а что давным-давно сбылось. Безвозвратно сбылось. Но здесь и сейчас он еще может успеть. Спасти кого-то от огненного цветка.
Отбросив раздумья, Иржи вскочил и бросился по тропинке, по остывшему следу.
Травы резали руки, хлестали по лицу ветки, за штаны цеплялись репьи. Ступни бились о корни, сердце стучало в ушах. Черные листья трепыхались над головой. Редкие крупные звезды пробивались сквозь густой полог и вязли в кромешной темноте. Оглушительно стрекотали жабы, стонали ночные птицы, за спиной хихикала нечисть. Тропинка плутала.
— Эй! — крикнул Иржи.
— Эй-е-ей… — отозвалось эхо.
Но кто-то же вышел из мельницы этой ночью? Кто-то бросился в лес?
Иржи побежал быстрее. Крапива жалила сквозь одежду, хлопали крылья невидимых птиц. Валежник скалился драными лохмотьями, тускло мерцали гнилушки глазами подземных тварей. Под ногами вздыхали и ворочались кочки. Кряхтели лесовики, на ветвях шушукались русалки, тянули вниз бледные руки, тонкие пальцы.
Ноги запутались в лозах дикого винограда — с размаху шлепнулся Иржи на землю, ушиб нос, ободрал руки. Хотел уже было повернуть, как мелькнул впереди белый подол нарядного сарафана.
Сердце так и прострелило — Горинка!
Не разбирая дороги, позабыв, где рассвет, где небо, понесся Иржи вслед за хрупким девичьим силуэтом, через бурелом, напрямик в колдовскую чащу. То ближе белая фигурка, то дальше, то появится, то исчезнет. Остановится, дрожа лепестком на ветру, и бросится наутек. А то обернется — блеснут жидким золотом глаза, обледенеет сердце Иржи.
— Горинка! — крикнет Иржи, но ее уже нет.
— Что такой серьезный, Иржи? — хохочет чаща.
— Подари мне чудеса целого мира! — булькает гнилое болото.
Во рту привкус тлена и пепла, в груди — раскаленным углем сердце, а впереди — сполохи.