Под шершавой ладонью Елдышева рука Багаева намертво припаялась к кобуре маузера — не шевельнуть. Нет света, нет дыхания…
— Стреляй! — хрипел мужик, поднимаясь. — Пореши заодно!
Елдышев, вздыхая, шел за Багаевым.
— Сманули мальчонку… Осиротили! — ненавистно неслось им вслед. — Убивать вас буду, жечь… Чтоб она сдохла, ваша проклятая революция!
— Ничего не пойму, — сокрушенно говорил Елдышев. — Лежал он в землянке связанный, как куль. Не мы его связали, не мы мальчонку его гранатой растерзали… Хоть убей, ничего не пойму, Иван Яковлевич.
— Раз он лежал связанный, это меняет дело, — задумчиво проговорил Багаев. — Ты, тезка, потолкуй с ним. Наскоком, как я, такого сурьезного человека за душу не возьмешь… Кто он такой, где живет, какая семья? И узнай имя парнишки.
— А чего узнавать? Узнано… Степан Степанович Туркин, тринадцати лет. И отец его, вурдалак этот, тоже Степан Степанович. Вдвоем тут и живут: Степан Степанович да Степан Степанович.
— Жили вдвоем, — поправил Багаев. — Ему теперь не прожить после нас и дня. Надо его забрать с собой. Уговори.
— Я девок-то не умел уговаривать, — махнул рукой Елдышев, — а этого как уговоришь? Постараюсь, конечно… Вы бы поехали?
Багаев запустил пятерню в волосы на затылке:
— М-да… Поговори все ж таки.
Поезд тронулся только под вечер. Машинист осторожно провел состав по кое-как скрепленным рельсам. В насквозь продуваемой теплушке уснули милиционеры, свободные от дежурства. Спали вповалку, укрывшись брезентом, исторгая стоны, храп и жаркие, смятые сном речи. В другой теплушке под куском брезента, у стены, спали еще восемь, навсегда свободные от дежурств. А девятый остался далеко позади, у разъезда, и спал под большим крестом, который отец сделал ему из просмоленных плах. Он закончил эту работу — глядь, а конники — вот они, и лошади, сбрасывая пену, кивали ему головами. Что ждать от этих людей? Он удобнее перехватил топор и пошел на первого, уже знакомого ему.
— Хорошо ли твой сын послужил красным? — спросил знакомец, обнажив сахарные зубы. Жеребец под ним плясал.
— Хорошо, — подтвердил отец, приближаясь, — жеребца уйми.
— А куда ж ты идешь? — спросил знакомец. — С топором-то, куда?
— К тебе иду, сахарный, — сказал отец, приближаясь. — Убить тебя.
— Ну, попробуй, — смеялся тот: каждое движение топора сторожил позади казак с шашкой. — Ну давай, размахнись пошире!
— Еще чего, — сказал обходчик и метнул топор снизу вверх. — Дурака нашел?
Лезвие топора врубилось в грудь всадника, задев концом открытую шею. Всадник пустил изо рта длинную черную струю и пополз с лошади.