— С тобой?
Вопрос? Предложение? Она улыбается, и клыки поблескивают между губ. Эта улыбка, и в ней — весна! Как же я люблю ее.
— С тобо-о-ой! — серебристый лукавый смех.
Повтори еще раз! Повтори — и я сделаю все для тебя…
— С тобой!
Прикажи — и упаду тебе в ноги! Прикажи — и я за тебя умру!..
А она со смехом убегает, легкая, верткая — ожерелья мелодично перестукиваются на груди, разлетаются прозрачные юбки. И песня:
— В тебе! — радостью, счастьем весенней улыбкой! — В тебе, навсегда!
Вдруг я чую опасность. Впереди — беда!
Сердце замирает, стынет под ребрами, шевелятся от страха волосы. Я каменею — а она кружится, смеется и бежит дальше. Стой, глупая, остановись! Не ходи туда, не ходи!..
Но она все смеется, смеется, скрываясь за деревьями и в руках ее уже не бубен — младенец.
Я догоняю и… валюсь перед ней на колени. Моя красавица-ситка, в страхе и бессилии припавшая к могучему дубу: белооперенная синедольская стрела прибила к стволу и ее саму, и ее дитя.
«Навсегда!»
Темная кровь течет по свисшей детской ручонке, по белому, как сахар, бедру женщины…
«Навсегда!»
Лес горит, воет пламя, трещат, падая, ветки, дым съедает глаза, разрывает грудь. А стрела никак не дается.
«Навсегда.»
Только не умирай, я тут, я уже тут! Только не…
«В тебе и во мне, навсегда…»
Я вскочил, задыхаясь. Лес? Огонь?! Нет, моя спальня. Это сон, всего лишь дурной, страшный сон, а огонь — только пламя очага, кроткое, домашнее, совсем не опасное. И оно почти потухло. Я понял, что опять уснул на шкуре у камина, и в который раз вспомнил все, что было прошлой ночью. Поискал рукой Айлора, но его не было — только одеяло еще хранило живое тепло, да тонкий запах цветов и можжевельника.