— Клянусь тебе, я вернусь! Ты же слышала, что сказал твой муж. Через полтора месяца мы снова увидимся. Я должна уехать отсюда хоть ненадолго, иначе я не выдержу…
Все это Дениза понимала. И все же не хотела отпускать подругу. В конце концов обе расплакались.
И вот, укладываясь на лавку в горнице воеводского дома, Анриэтта начала разговор со своей совестью. С одной стороны, она оставила Денизу с детьми там, где есть помощницы. С другой стороны, и Дениза ведь скучает в Москве, и очень далек тот день, когда в этом богоспасаемом граде появится первый театр и образуется светское общество.
Ивашка с Семейкой и стрельцами преотлично устроился на сеновале над конюшней. Но на душе у него было беспокойство, и он ночью прокрался к Анриэтте. Она, полежав и насладившись расслабленностью тела, стала растирать ноги.
— Может, тебе, сестрица, вернуться? — осторожно предложил Ивашка.
— Нет. Я справлюсь.
Вспомнив, что с седла Анриэтту снимали, как мешок с репой, и примерно так же затаскивали в горницу, Ивашка только хмыкнул. Первое, что пришло на ум, было из церковного лексикона: умерщвление плоти.
В ночь из Волоколамска увели лошадей для следующей подставы.
К счастью, Афанасий Лаврентьевич, заботясь о том, чтобы посылаемые им к государю и государем к нему гонцы мчались как можно скорее, занимался и устройством ямов, где меняли лошадей ямщики. Но ямская гоньба по колдобинам могла и на тот свет отправить, недаром же веселые ямщики, устраивая седоков в своих повозках, говаривали: «Тело довезу, а за душу не ручаюсь!» Зимой, по гладким накатанным дорогам, ездить на санях было сподручнее, но летом быстрее было добираться до нужного места верхом.
Упрямая Анриэтта держалась в седле только невероятным усилием воли.
Так и добрались до Крейцбурга.
Велено было отыскать на берегу Двины Островную корчму — место, где отдыхали плотогоны и струговщики по дороге в Ригу. Плотов действительно шло столько, что по ним, наверно, можно было бы перебежать с берега на берег, не замочив ног. После завершения военных действий торговля оживилась, и купцы старались наверстать упущенное.
Остров возле городка действительно имелся — шириной не более полуверсты. Он был необжитой: летом плотогоны, вздумав пожить пару дней на суше, ставили шалаши, а зимой он никому не был нужен, разве что заглядывали в корчму те путешественники, что предпочитали ехать в санях по речному льду.
Оставив лошадей на берегу, под навесом у местного кузнеца, державшего еще и такой промысел, московиты нашли лодку и переправились на островок.
В Островной корчме, к счастью, звучала и русская речь, и та, которая в ходу у жителей Белой Руси. Опытный Семейка живо завел знакомства, и вскоре корчмарь отдал ему грамотку для московитов.