Мы не могли оставить его на месте, туркам, потому что мы видели, как они жгли заживо наших несчастных раненых. По этой причине мы всегда договаривались перед боем приканчивать друг друга, если кто-то будет тяжело ранен; но я никогда не осознавал, что мне может выпасть убить Фарраджа.
Я упал позади него на колени, держа пистолет у земли, рядом с его головой, чтобы он не увидел моих намерений; но он, должно быть, догадался, потому что открыл глаза и вцепился в меня своей шершавой, костистой рукой, маленькой, как у всех этих ребят из Неджда, не успевших созреть. Я на мгновение замер, и он сказал: «Дауд на тебя рассердится», — прежняя улыбка так странно возвращалась на его серое изможденное лицо. Я ответил: «Привет ему от меня». Он ответил, как следовало: «Пусть Бог дарует тебе мир», и наконец устало закрыл глаза.
Турецкая вагонетка была теперь совсем близко, подбираясь к нам по рельсам, как навозный жук; и пулемет на ней жалил пулями воздух у нас над головами, пока мы скрывались в горы. Мохсин вел верблюдицу Фарраджа, на которой была его овчина и одежда, еще хранившие отпечаток его тела, когда он упал у моста. Когда начало темнеть, мы остановились; и Зааги подошел ко мне, прошептав, что все ссорятся, кто на следующий день поедет на этом великолепном животном. Он хотел забрать ее себе; но мне было горько, что эти законченные мертвецы снова ограбили мою бедность; и, чтобы удешевить большую потерю малой, я застрелил бедное животное второй пулей.
Потом на нас ополчилось солнце. В безветренный полдень спертый воздух в долинах Керака стоял без движения, а жара высасывала аромат из цветов. С темнотой все стало оживать, и дуновение с запада проползло над пустыней. Мы были за многие мили от травы и цветов, но внезапно почувствовали их вокруг, когда волны ароматного воздуха проходили рядом, источая липкую сладость. Однако они быстро гасли, и ночной ветер, сырой и целебный, пришел вслед за ними. Абдулла принес мне на ужин рис и верблюжье мясо (верблюда Фарраджа). Затем мы уснули.
Утром, близ вади Эль Джинз, мы встретили индийцев на привале у одинокого дерева. Это было как в прежние времена нашей легкой и памятной поездки к мостам год назад, чтобы снова отправиться через страну с Хассан-шахом, слушая, как в тележках еще лязгают пулеметы «виккерс» и снова помогая бойцам укреплять их выскальзывающий груз или сбрую. Они казались такими же неловкими в обращении с верблюдами, как раньше, поэтому мы не пересекли рельсы и до рассвета.
Тогда я оставил индийцев, потому что не находил себе места, и быстрое движение в ночи могло исцелить мой дух. И мы продвигались по прохладной темноте, направляясь на Одрох. Когда мы взобрались на вершину его подъема, то заметили мерцание огня слева от нас: постоянно сверкали яркие вспышки, они, должно быть, исходили откуда-то со стороны Джердуна. Мы натянули поводья и услышали низкое буханье взрывов. Устойчивое пламя появлялось, разрасталось и разделялось надвое. Возможно, станция горела. Мы поехали быстрее, чтобы спросить Мастура.