В день нашего прибытия турки выслали отряд верблюжьих войск, кавалерии и пехоты, чтобы отвоевать Фарайфру первым контрударом. Насир сразу же вышел им навстречу. Пока его пулеметы сдерживали турок, абу-тайи бросились на сотню ярдов за обрушенную стену, что была единственной защитой, и отрезали верблюдов и несколько лошадей. Когда бедуинам попадались на глаза верховые животные, можно было считать их потерянными.
Затем я был с Аудой, у развилки долины, когда туда донеслось фырканье и вздохи моторов «мерседесов» над головой. Природа замерла перед господствующими звуками; даже птицы и насекомые притихли. Мы проползли между упавшими валунами и услышали, как первая бомба упала внизу, в долине, где в двадцатифутовых зарослях олеандра был скрыт лагерь Пика. Машины летели в направлении к нам, так как следующие бомбы упали ближе; а последняя — прямо перед нами, с брызгами, пылью и ревом, рядом с нашими связанными верблюдами.
Когда рассеялся дым, двое из них бились на земле в агонии. Человек без лица, у которого из края окровавленной плоти вокруг шеи брызгала кровь, крича и спотыкаясь, шел к нашим скалам. Он вслепую натыкался на все вокруг, спотыкался и цеплялся, протягивая руки и обезумев от боли. Вдруг он бесшумно упал, и мы, отпрянувшие от него, осмелились подойти ближе; но он был мертв.
Я вернулся к Насиру, который был в безопасности в своей пещере с Навафом эль Фаизом, братом Митгаля, главы бени-сахр. Вертлявый Наваф был так исполнен гордыни и так заботился о ней, что мог пасть до любой подлости в частных делах, лишь бы сохранить достоинство публично; но тогда он был сумасброден, как весь клан Фаиза, так же ненадежен и болтлив: глаза его то и дело вспыхивали.
Наше довоенное знакомство было втайне возобновлено год назад, когда трое из нас пробрались после заката в их богатые родовые палатки под Зизой. Фаваз, старший над кланом фаиз, был знатным арабом из комитета дамасской группы, сделав себе имя в партии независимости. Он принял меня с прямыми речами и гостеприимно, хорошо накормил и принес нам после беседы самые богатые из своих одеял.
Я проспал час или два, когда озабоченный голос зашептал мне в ухо, сквозь пропахшую дымом бороду. Это был Наваф, брат Фаваза, сообщивший, что, притворившись нашим другом, тот послал всадников в Зизу, и скоро здесь будут войска. Нас явно поймали в ловушку. Мои арабы сели на своих местах, готовясь сражаться, как звери, загнанные в угол, и, по меньшей мере, убить кого-нибудь из врагов, прежде чем умрут сами. Такая позиция мне не нравилась. Когда дело доходило до физической схватки, голыми руками, я был пас. Во мне восставала неприязнь к любому прикосновению, большая, чем страх смерти и поражения: возможно, это был след одной подобной схватки в годы юности, вселившей в меня стойкий страх перед физическим контактом: а может быть, я так почитал свой дух и презирал свое тело, что не хотел быть обязанным второму сохранением первого.