Так оно и было. Мы снова ободрились, даже шины держались лучше, когда мы неслись по извилистому хребту, петляя по длинным изгибам с востока на запад и обратно, глядя то налево, поверх мелких долин, впадающих в Сирхан, то направо, до самой Хиджазской дороги. Вдали, в дымке, белые здания станций были сверкающими пятнышками под солнечным светом, льющимся с неба.
В конце дня мы добрались до края хребта, нырнули в лощину и с ревом, на скорости сорок миль в час, взобрались вверх по склону Хади. Уже подступала темнота, когда мы пересекли борозды Аусаджи до колодцев Баира, где долина оживлялась огнями костров; Бакстон, Маршалл и Верблюжий корпус собирали лагерь после двух легких переходов из Эль Джефера.
Они были в нетерпении, потому что в Баире было все еще два колодца, и оба были заняты. У одного ховейтат и бени-сахр черпали воду для шестисот своих верблюдов, измученных жаждой после пастбищ и дневного пути на юго-запад, а у другого стояла толпа из тысячи беженцев, друзов и сирийцев, дамасских торговцев и армян на пути в Акабу. Эти неловкие путешественники загораживали нам доступ к воде своими шумными стычками.
Мы с Бакстоном держали военный совет. Янг, как и следовало, послал в Баир рацион для людей и верблюдов на четырнадцать дней. Из них оставалось восемь дней для людей и десять — для животных. Погонщики верблюдов колонны снабжения, которых вела вперед лишь твердая воля Янга, покидали Джефер на грани мятежа от страха перед пустыней. Они потеряли, украли или продали остатки припасов Бакстона по пути.
Я заподозрил в этом плаксивых армян, но от них ничего нельзя было добиться, и нам пришлось приспособить план к новым условиям. Бакстон очистил свою колонну от всего несущественного, в то время как я сократил две бронемашины до одной и изменил маршрут.
Лениво и скромно я помогал Верблюжьему корпусу в их долгом водопое у колодца в сорок футов и наслаждался добротой Бакстона и трехсот его товарищей. Долина, казалось, ожила с их появлением; и ховейтат, которые прежде и не подозревали, что в мире так много англичан, не могли на них наглядеться. Я гордился своими сородичами за то, что их устремления были глубже, и они упорядоченно занимались предписанным им трудом. Рядом с ними арабы выглядели иностранцами в Аравии, и разговор с Бакстоном был удовольствием, потому что он был понимающим, хорошо начитанным и смелым; но большую часть времени он был занят подготовкой к долгому форсированному маршу.
Таким образом, я проводил целые часы один, в стороне, размышляя о своем положении, сейчас, в мой тридцатый день рождения. Странно, мне вспомнилось, как четыре года назад я собирался к тридцати годам стать генералом и удостоиться рыцарства. Эти преходящие почести (если я переживу следующие четыре недели) теперь были в пределах моей досягаемости — только вот чувство фальшивого положения среди арабов излечило меня от незрелых амбиций; оставив мне лишь стремление к доброму имени в обществе.