Поэтому на рассвете мы сменили место лагеря на высоту хребта Меджабер, в миле к западу от воды и в сотне футов над болотами, открытую всем ветрам. Мы немного отдохнули, затем поставили ангар, а потом вышли искупаться в серебристой воде. Мы разделись у сверкающих прудов, жемчужно-белые берега и дно которых отражали небо, как лунный свет. «Красота!» — воскликнул я, когда плюхнулся в воду и поплыл. «Но почему вы все время держитесь под водой?» — спросил Уинтертон немного погодя. Тогда слепень ужалил его сзади, он все понял и прыгнул вслед за мной. Мы плавали, изо всех сил стараясь держать головы мокрыми, чтобы отпугнуть серый рой; но они слишком расхрабрились от голода, чтобы бояться воды, и через пять минут мы с трудом выбрались и торопливо закутались в свою одежду, а из двадцати укушенных мест текла кровь, как от ударов кинжалом.
Насир стоял рядом и смеялся над нами; потом мы вместе совершили путешествие до лагеря, чтобы отдохнуть там в полдень. В прежней угловой башне Али ибн эль Хуссейна — единственное место под крышей в пустыне — была приятная прохлада. Ветер ерошил листья пальм снаружи, с морозным шорохом: это были запущенные пальмы, растущие слишком далеко на севере, чтобы грозди их красных фиников были вкусными; но стебли у них были толстые, ветви низкие, и они бросали приятную тень. В этой тени, на ковре, в тишине сидел Насир. Серый дымок от его брошенной сигареты вился в теплом воздухе, вспыхивая и тая в солнечных пятнах, светившихся между листами. «Я счастлив», — сказал он. Мы все были счастливы.
Днем подошла бронемашина, завершая необходимую оборону, хотя риск повстречаться с врагом был минимальным. Между нами и железной дорогой стояло три племени. В Дераа было всего сорок всадников: в Аммане — ни одного: и турки до сих пор не прослышали о нас. Один из их аэропланов прилетал утром девятого числа, сделал небрежный круг и улетел, видимо, не заметив нас. Наш лагерь на ветреной вершине давал нам превосходный обзор дорог на Дераа и Амман. Днем мы, двенадцать англичан, вместе с Насиром и его рабом, прохлаждались, бродили, купались на закате, оглядывали окрестности, размышляли; и спокойно спали ночью: или скорее спал я; наслаждаясь драгоценным перерывом между общением с завоеванными друзьями в Аба эль Лиссан и с врагами в следующем месяце.
Ценность этого, казалось, частично находилась во мне самом, ибо в этом походе на Дамаск (а в моем воображении это уже был поход на Дамаск) изменилось мое обычное равновесие. Я чувствовал за собой упругую силу подъема арабов. Пришла высшая точка после многолетних проповедей, и объединенная страна стремилась к своей исторической столице. Убежденный, что это оружие, закаленное мною самим, было способно осуществить мои самые заветные желания, я, казалось, забывал о своих английских товарищах, оставшихся вне моей идеи в тени обычной войны. Мне не удалось заставить их разделить мою уверенность.