Могила была для них мала, но их масса была такой жидкой, что каждое новое тело, брошенное туда, падало мягко, и края немного расползались под его весом. Прежде чем работа была завершена, настала полночь, и я отпустил себя в кровать, измотанный, поскольку не проспал и трех часов с тех пор, как мы покинули Дераа четыре дня назад. Киркбрайд (годами мальчишка, он в эти дни работал за двоих мужчин) остался, чтобы закончить погребение и забросать могилу землей и известью.
В гостинице ждала связка срочных дел: несколько смертных приговоров, новый судебный чиновник, предстоящий утром дефицит овса, если поезд не заработает. А еще — жалоба от Шовеля, что кое-кто в арабских войсках неохотно отдает честь австралийским офицерам!
Утром, как это часто бывает с проблемами, они вдруг закончились, и наш корабль вошел в спокойные воды. Пришли бронемашины, и радость увидеть степенные лица наших людей согрела мне душу. Прибыл Пизани и рассмешил меня, так озадачен был добрый солдат политической возней. Он держался за свой военный долг, как за руль, которым правил. В Дамаске шла нормальная жизнь, лавки были открыты, уличные торговцы торговали, электрические трамваи ходили, зерно, овощи и фрукты поступали как положено.
Улицы поливали водой, чтобы прибить ужасную пыль, поднятую грузовиками за три года войны. Толпа была медлительной и счастливой, и множество британских солдат бродило по городу без оружия. Было восстановлено телеграфное сообщение с Палестиной и Бейрутом, который арабы заняли ночью. Давно, еще в Веджхе, я предупреждал их, что, когда они возьмут Дамаск, пусть оставят в покое Ливан, чтобы задобрить французов, и вместо этого возьмут Триполи, так как в качестве порта он перевешивает Бейрут, а англичане честно сыграют со своей стороны на мирных переговорах. Поэтому я был огорчен их ошибкой, но рад, что они достаточно встали на ноги, чтобы обходиться без меня.
Даже в госпитале было лучше. Я настаивал, чтобы Шовель его принял, но он не собирался. Тогда я думал, что он хочет перегрузить нас, чтобы оправдать низложение нашего правительства в городе. Однако с тех пор я пришел к выводу, что раздоры между нами были заблуждением издерганных нервов, которые были расстроены до предела в эти дни. Конечно же, Шовель выиграл последний раунд и заставил меня устыдиться, потому что, услышав о моем отъезде, он прибыл вместе с Годвином и открыто поблагодарил меня за помощь в его трудностях. И все же дела в госпитале улучшались сами по себе. Пятьдесят пленных вычистили двор и сожгли вшивые матрасы. Второй отряд вырыл еще одну крупную могилу в саду и старательно пополнял ее, когда позволяла возможность. Другие прошли по палатам, обмыв каждого пациента, положив его на более чистые простыни и перевернув матрас более-менее приличной стороной вверх. Мы нашли питание приемлемым для всех, кроме критических случаев, и в каждой палате был дежурный, говорящий по-турецки, который мог услышать, не зовет ли кто из больных. Одну комнату мы очистили, вымыли и продезинфицировали, собираясь переместить в нее наименее тяжелых, и использовать эту комнату по очереди.