Сообщение об опасности положения дел в Аравии, особенно в устах Бремона, убедило сэра Реджинальда. Уингейт был британским генералом, командиром номинальных экспедиционных войск, Хиджазской Армии, которая в действительности состояла из нескольких офицеров связи и горстки поставщиков и инструкторов. Если бы Бремон добился своего, он был бы командующим генералом настоящей бригады смешанных британских и французских войск, со всей приятной машинерией ответственности и рапортов, с перспективой приращения и официального признания. Вследствие этого он написал осторожное донесение, наполовину тяготеющее к прямому вмешательству.
Так как мой опыт изучения арабских настроений в местности гарб сообщил мне твердое мнение по вопросу Рабега (на самом деле, большинство моих мнений были твердыми), я написал в Арабское Бюро генералу Клейтону, к которому меня теперь официально перевели, яростную докладную записку по этому вопросу. Клейтон был доволен моим мнением, что племена могут защищать Рабег месяцами, если будут снабжены советами и пушками, но что они определенно снова разбегутся по своим палаткам, как только услышат о высадке иностранных сил. Далее, план интервенции был технически несостоятелен, так как бригады совсем недостаточно, чтобы защитить позицию, закрыть туркам доступ к близлежащим источникам воды и перекрыть им дорогу к Мекке. Я обвинял полковника Бремона в личных мотивах, не относящихся к войне, не принимающих в счет арабские интересы и значение восстания для нас; и цитировал его слова и поступки в Хиджазе как свидетельство против него. Они придавали достаточную правдоподобность моим наблюдениям.
Клейтон доставил докладную сэру Арчибальду Мюррею, которому понравилась ее сила и едкость, он сразу же послал ее телеграфом домой в Лондон как доказательство, что даже в собственном лагере арабские эксперты, просившие, чтобы пожертвовали ценными войсками, разделились во мнениях о мудрости и честности этого шага. Лондон запросил объяснений; и атмосфера медленно прояснялась, хотя в менее острой форме вопрос Рабега тянулся еще два месяца.
Моя популярность в штабе Египта, обязанная собой тому, что я внезапно поддержал предубеждения сэра Арчибальда, была мне в новинку и достаточно забавна. Они стали проявлять вежливость ко мне и говорить, что я наблюдателен, что у меня есть острый стиль и характер. Они указывали, каким благом с их стороны было освободить меня для арабского дела в его трудном положении. За мной послал главнокомандующий, но по пути меня перехватил встревоженный адъютант и повел сперва на аудиенцию к начальнику штаба, генералу Линден-Беллу. До такой степени чувствовал он своим долгом поддерживать сэра Арчибальда в его прихотях, что обычно их двоих объединяли в общего противника. Так что я был изумлен, когда при моем появлении он вскочил на ноги, наклонился вперед, схватил меня за плечо и прошипел: «Теперь только не напугайте его: не забудьте, что я скажу!»