Пятая часть
Обретение дома
Сейф был пуст. Сам сейф не сгорел, конечно, закалился. Сейф был открыт, я, видимо, забыл его запереть. Да и к чему, ведь то была моя прихоть. От самого дома осталась русская печь, кровать моя деревянная сгорела и стол… Что еще осталось? Да ничего. Железки остались. Баня осталась, огород, видимо, остался под снегом, колодец, шест с тряпкой выцветшей…
Непроста деревня… Случается в ней и такое…
«Что же делать?» — думали мы с Савелием. И решили: петь, пока еще поется, не умолкать…
Я старался вспомнить, кто жил до меня в этом доме и что в нем было, из чего он состоял, кто бывал у меня… И все вылетело из головы. Я только помнил, что матери никогда не было здесь.
Слово, пение, рисование — вот действия достойные! Конечно, я имею в виду и работу!
Да, была ярость, но не раздражение.
Пока Савелий куда-то уходил, — да, куда же он уходил? — к Аннам, наверное, я сидел у сгоревшего дома, на лавке. Вспомнились названия картин Савелия, что он показывал мне перед отъездом? «Старое дерево», «Зеленый мост», «Летний луг», «Ночная пряжа». Все в зеленой гамме, в зеленых тонах.
Приехали мы сюда в санях под вечер, — тракторные сани, — но было еще достаточно светло. И в Мифодьеве не остановились, и на лыжи не встали — все торопились в дом, в его тепло: натопить, наварить, наговориться — и спать на печку… Теперь только печь и осталась под звездами. И все стало ясно — надо ехать в Москву, и если не бежать, то торопиться…
Савелий затащил меня в дом к Аннам. Может быть, он был и прав — сегодня уже поздно ехать.
Мы сидели, беседовали. Но как-то все спотыкались. И мы, и они. Анна-старшая, — крепкая нестареющая женщина, которая столько уже раз спасала меня, — была несколько смущена, кажется, что-то хотела мне сказать, но не решалась. Анна-младшая, — хрупкая, мальчишеского склада, учительница литературы, — наблюдала за нами, за своей матерью и все суетилась. Конечно, невесело было. Не так мы предполагали встретиться с ними. Я ни о чем не спрашивал, а они пытались не смотреть мне в глаза. Но смотреть все же приходилось, и в общем даже хотелось. И наконец Анна-старшая, выдержав срок, сказала:
— Подложили мне тут письмо для вас…
Вот, вот, этого я как будто и ждал — записки, бумажонки от Запечника или кого-нибудь подобного ему.
— Я хотела было распечатать, да не стала, — добавила она.
И почему-то с трудом встала и принесла мне конверт, где было написано мое имя и мои клички. Я попросил позволения у всех выйти и прочесть наедине.
Стоял в сенях, держал конвертик в руках и уже думал тут его и сжечь, не читая. Но любопытство победило.