Защитники крепости поначалу не хотели верить в победу. В самом деле, казалось невероятным, что гигантское, укрывшее собою землю и небо турецкое войско, большая часть которого и не приступала к военным действиям за время долгой осады, с позором убралось отсюда. Хуняди считал отступление хитрой военной уловкой и не разрешил войскам радоваться и веселиться прежде времени, а заставил усердно работать, исправлять стены и башни, поврежденные камнеметами и пушками. Он запретил выходить из крепости даже для преследования отступавших турок. Однако крестоносцы, опьяненные и воодушевленные успехом, проповедями отца Яноша, его громкими молитвами и посулами отпущения грехов, не желали повиноваться: они шумели и требовали выпустить их, чтобы преследовать турок.
— Веди нас, отец Янош!
— Пойдем бить турок!
— Умереть хотим за родную веру!
— Обещай нам прощение грехов и небесное блаженство!
— Борцам за веру уготовано славное местечко!
— Вкусившие блаженства братья наши ждут нас к себе!
И чтобы приумножить веселость свою и счастливую веру в спасение, они бросились в подвалы и налегли на винные бочки. Капитан крепости Силади тщетно метался средь них со своими помощниками, тщетно старался навести порядок. Когда же с великим трудом удалось отогнать воинство от бочек, крестоносцы осадили ворота крепости и потребовали опустить подъемный мост.
— Хотим идти за турками!
— Возлюбленный Иисус на правое дело зовет нас!
— Сила Иисуса вселилась в нас. Перед нами никакой враг не устоит!
Они поднимали косы, утяжеленные камнями мотыги и, казалось, готовы были броситься на стражу у ворот, чтобы освободить себе путь. Михай Силади, увидев, что не может с ними справиться, послал за отцом Яношем не отстававшего от него оруженосца, юного Короги.
Капистрано находился в верхних залах крепости у Яноша Хуняди, где они обсуждали дальнейшие действия. По зову оруженосца он тотчас поспешил во двор крепости. Когда крестоносцы увидали его, исступление, в которое обратилась их неистовая вера, еще усилилось. Многие истерически рыдали, вне себя от счастья, другие бросались наземь, целовали края его сутаны, землю, которой касались его босые ноги, падали ничком в пыль и умоляли его ступить на них, по их телам совершить ведущий к воротам путь.
— Да не коснется тело твое земли!
— Ты освободил нас от тяжести грехов, так отдай же нам земной груз свой!
Неповоротливая, потрепанная и неуклюжая крестьянская масса, босоногая сермяжная эта армия обратилась в единый, бестелесный, сверхчеловеческий восторг; усатые и беззубые рты коверкали слова молитв, из-под лохматых бровей лились потоки слез, были забыты все мучения, все убожество земной жизни: перед ними колыхалось достижимое и обещанное им небесное блаженство — многократно возвещанное сладкогласым отцом Яношем блаженство, ради которого, как казалось им, они свершили, быть может, еще недостаточно, и потому хотели, жаждали новых жертв во имя этого блаженства, чтобы — не дай бог — в последний миг не погнали их от врат спасения прочь, назад, в мучительно колючие кусты прежних горестей…