— Братья мои по вере истинной, истребляйте безбожников!
Первые повозки рванулись вперед, за ними, построившись в форме гигантского клина, двинулись остальные, но тут бросились в атаку и первые шеренги королевского войска, тогда как задние ряды живой преградой встали за грудами наваленных камней.
— Гус!.. Гус!.. Гус!..
— Иисус!.. Иисус!.. Иисус!..
— Приспешники сатаны!..
— Псы-еретики!..
Адский хаос ободряющих и бранных криков, ржанье впряженных в повозки коней — все это столкнулось и схватилось друг с другом, а вслед за тем сошлись врукопашную и оба войска. Битва была лютой, воздух наполнился стонами людей, сбитых цепами, косами и секирами, предсмертным мучительным ржаньем свернувших шеи и переломавших ноги коней. Многих давили тяжелые повозки, люди падали без счета. Особенно лихо бились гуситы: стоя по четверо-пятеро на повозке, уперши одну ногу в край ее, они молотили цепами направо и налево и, вертя топорами, будто мотовилом, рубили, крошили атакующих их королевских солдат. Сражались они беспощадно, с неслыханной отвагой.
— Коней калечь!.. Коней! — взывал сзади Пипо Озораи, и воеводы подхватили его крик:
— Коней калечь!.. Коней!.. Бей их, останавливай повозки!..
Это и в самом деле было лучшей боевой уловкой против хитрости гуситов, ибо перед тяжелой повозкой невозможно было устоять. Даже перебив коней, трудно было овладеть застрявшими повозками: воины, стоявшие в них, продолжали сражаться так, что каждая повозка представляла собой поистине маленькую крепость.
Заколебавшийся было клин повозок в конце концов все же прорвал внутреннее кольцо королевского войска и устремился ко второму, внешнему кольцу. Жижка с огромной перевязью на недавно выбитом втором глазу стоял на одной из повозок посреди клина, ободряя своих людей поощрениями и даже трогательными мольбами.
— Рубите неверных собак!.. Глаза им повырывайте за мои очи!.. Душа моя видит вас, дорогие братья, пусть же не доведется ей рыдать, на вас глядючи!..
У второго кольца битва стала еще более ожесточенной, еще более свирепой. На грудами наваленных камнях ломались колеса повозок, спотыкались кони. Королевские воины лишь того и ждали, чтобы разом накинуться на попавших в беду гуситов. Пипо Озораи взывал к своим, требуя захватить Жижку, но тот был так окружен повозками, что пробраться к нему оказалось совершенно невозможно. Кто устремлялся туда, встречал самых лютых гуситов, которые сражались, будто озверевшие дьяволы. Запах крови и пыл сраженья пробудил с обеих сторон бесчеловечную жестокость. Лацко Перени, например, бился, повсюду влача за собою плененного гуситского священника, привязанного к стремени, когда же тот не хотел бежать или, устав, спотыкался, колол его между лопатками острием сабли… А гуситы привязывали своих пленных к концам дышла, чтобы смять, размозжить их при столкновении или чтоб закусали их насмерть озверевшие кони… Это не было обыкновенной битвой — это было кровавое и неутолимое взаимное истребление.