— Когда был я в Италии с королем нашим Сигизмундом, упокой господи душу его, застала нас однажды ночь в маленьком городке. Остановился я на постой у одного ремесленника, а у него дочка была, девица аккуратная, пышная, с ядреной такой задницей. Сразу она мне приглянулась, так и потянуло к ней, но бедняжка по-венгерски не знала, не мог я шепнуть ей про это. Ну, думаю, как уляжемся, пойду к ней, в руках-то у меня и она поймет — и по-итальянски оно так же все делается… Сомлел я немного от усталости, однако около полуночи очнулся. Слез с лежанки и осторожно прокрался туда, где девица спала. Только было хотел к ней забраться, вдруг мой ремесленник как заорет во весь голос. Со сна-то я спутал, не туда направился да как сомну его! Взревел бедняга и, как я ни объяснял ему, ничего не понимал. Пришлось мне знаками ему показывать, по нужде, дескать, выйти хотел…
Они так смеялись, что шатер чуть не лопнул.
— Вот это уж, и в самом деле, не передавай госпоже Эржи, Михай, — сказал бан Янош, вытирая слезы кулаком, измазанным в жиру. — Сраму не оберешься…
Они продолжали потешаться над его историей, заново перебирая все подробности, когда явились гости — Янош Перени, Матко Таллоци, Пал Розгони, Понграц Сентмиклоши. Все это были дворяне не слишком могущественные; сейчас, дабы противостоять желавшим все себе заграбастать Цилли, Гараи и тем, кто к ним тяготел, они потянулись к бану Хуняди, начинавшему входить в силу. Бан не поднялся с медвежьей шкуры, чтобы приветствовать гостей, но пригласил их присесть и тут же снова рассказал им свою историю.
Они тоже долго смеялись. Юный Цираки обнес их по кругу кубками, все выпили.
— Ты, господин бан, отменно распек нынче утром рыжего Ульриха, — польстил ему Понграц Сентмиклоши. — От злости он чуть кадык не проглотил.
Бан Янош ничего на это не ответил, только поглядел ему в лицо долгим взглядом. Он не жаловал этого чернявого человечка с торчащими вперед зубами. Знал, что Миклош его сторону держит только по расчету и завтра же, при случае, в глотку ему вцепится. В прошлом году он примыкал к лиге Цилли, но потом вздумалось ему данью обложить, потрясти немного те края, что за Дравой лежат и к владениям графа Ульриха относятся, — вот и стали они великими недругами. Но ничего не поделаешь, надо теперь принимать его лесть с хорошей миной.
— Слыхал я, Ульрих сызнова с австрийским Фридрихом поладить пытается, — заговорил Перени. — Свары из-за Штирии забвенью предадут, и вновь великая дружба завяжется. Ходят слухи, покуда мы тут стоим, они дважды письмами обменялись, скороходы носили…