И не удивительно, что при всех межцерковных перипетиях, которые, увы, постоянно сопровождали историю Кафолической Церкви, разрыв евхаристического общения всегда признавался крайней мерой. Обычно Церкви стараются к ним не прибегать. Например, как известно, Константинополь не признает автокефалии Американской автокефальной православной церкви – акт, напрямую затрагивающий его интересы и территориальную целостность. Но не прервал евхаристического общения с ней.
Однако отныне и на неопределенный срок не только русские священники не вправе сослужить пресвитерам Константинопольской церкви, но и миряне не могут под угрозой епитимии молиться в ее храмах. Ведь, как известно, молитва мирян на Литургии представляет собой форму их сослужения в Евхаристическом таинстве, что Синодальным постановлением категорически запрещено. Дальше – больше. Как утверждают официальные комментаторы Синодального акта, подобная реакция будет иметь место не только по отношению к Константинополю, но и к Иерусалимской церкви, если та не поддержит нашу позицию и, например, допустит делегацию греков и «филаретовцев» в Великую субботу на таинство схождения Благодатного огня. Так и хочется спросить: а как они откажут им в этом?!
Сегодня многим на ум приходит сравнение нынешней ситуации с расколом между Западной и Восточной церквами в 1054 году. Действительно, сравнение вполне оправдано и по масштабу бедствий, и по накалу страстей, и по истории застарелых обид и недоразумений. А также, добавим, по тем амбициям, которые в значительной степени подкармливают взаимные претензии предстоятелей двух великих православных кафедр. Константинопольский архиерей еще в VI веке при св. Иоанне Постнике (582—595) включил в свою титулатуру понятие «Вселенский патриарх», чем вызвал бурю возмущения в Риме. Папа св. Григорий Великий (590—604) даже в пику своему собрату назвал себя «рабом рабов Божьих», но его увещевания не принесли успеха. Что же касается нас, то хотя наши претензии на первенство в Православной церкви родились позднее, их глобальный характер не вызывает сомнений. Третий Рим мыслился в сознании нашего древнего священноначалия не просто последним хранителем веры, но и первенствующей кафедрой. Или как минимум второй после Константинополя, хотя и это признавалось изрядным компромиссом.
Сегодня не любят вспоминать, что папистские претензии заявлялись не только в Риме, но в Константинополе, а также и в Москве. И во Втором, и в Третьем Риме для подтверждения собственных прав на первенство чести в то время любили ссылаться на «Константинов дар», подложность которого была широко известна повсеместно даже на Западе. А патриарх Никон (1652—1666) включил этот подложный акт в состав «Кормчей» – официального номоканона. Более того, главы наших Церквей вообще были уверены в том, что у Кафолической церкви должен быть свой единоличный глава, каким ранее был Римский папа. Папские прерогативы никто и не пытался оспаривать, обе стороны старались стать его преемником. Едва ли можно сказать, что старые страсти остыли – время от времени вулкан, как мы видим, нетнет да и просыпается.