Мы с Липой знали все предметы назубок и особенно не волновались. Кроме истории и Закона Божия, мы сдавали три экзамена по литературе, русский, французский и немецкий, устные экзамены по алгебре и геометрии и физику. Устные экзамены продолжались целый месяц. Мы с Липой занимались с утра до вечера с перерывами на завтрак, обед и на часовые гулянья в саду. После вечернего чая мы редко занимались, перед русской литературой мы засиделись до половины двенадцатого, но под конец Липа принуждена была пальцами поддерживать свои веки, чтобы глаза не закрывались. Не могу сказать, что я чувствовала особую усталость. Меня сердило, когда А. И. Погоржельская напевала матери, зачем она позволяет мне так много заниматься, что я подорву свое здоровье, что она навещала в каком-то санатории свою знакомую и видела там много больных молодых девушек, которые заболели после окончания гимназии, после выпускных экзаменов. Но, слава богу, мать не слушала ее, она всегда считала, что дело должно быть сделано, и сделано хорошо, она следила за тем, чтобы я хорошо питалась в это время, обязательно ходила гулять и вовремя ложилась спать. С девяти утра до десяти вечера времени довольно, можно все успеть выучить.
Конечно, мы учились не непрерывно, время от времени мы бросали заниматься и болтали обо всем на свете, в частности об одной истории, случившейся с Липой во время наших прогулок в Университетском саду. В этот сад, как известно, выходят окна студенческого общежития. Иногда мы с Липой выходили погулять и после обеда, и до чая. Однажды сидим мы с ней вечером на скамейке, видим, идет по дорожке студент, не в форме, а в коричневой курточке, и садится на ту же скамейку. Мы вскоре встали и пошли по дорожке, смотрим, студент тоже встал и идет за нами. Поравнявшись с нами, он сказал, что давно заметил нас из окна своей комнаты, и завязал с Липой разговор. Мы вскоре ушли, надо было заниматься. После этого студент этот каждый вечер встречал нас в саду и разговаривал с Липой. Чтобы не мешать им, я уходила на другую дорожку. Студент этот кончал восточный факультет, как его звали, я забыла, у меня в тетради записаны только инициалы: «В. А. Ш.»; разговаривая о нем, мы с Липой называли его «курточкой». Впоследствии он нашел общих знакомых, которые познакомили его с Липиными родителями, и он стал бывать у них. Он был симпатичный, скромный человек, родных у него не было. Это был глубоко одинокий человек, искренно привязавшийся к Липе. Она его жалела, но была к нему равнодушна. Он носил на мизинце золотой перстень китайской работы. Когда вскоре по окончании Университета он уехал из Петербурга, он подарил этот перстень Липе на память.