Погода стоял хорошая, и все мы большую часть времени проводили на воздухе. Мать, конечно, не купалась, а отец и мы, дети, каждый день ходили купаться в море. В самой Ялте были в то время устроены купальни с кабинками для раздевания и с лесенками, по которым можно было спускаться в воду.
В конце августа отец уехал в Петербург, мы же с матерью должны были еще осень провести в Крыму. Наступила осень, Оля и другие старшие девочки ходили в гимназию, я скучала без Оли, с которой мы очень подружились. Чаще прежнего я сидела на каменных уступах лестницы и мечтала о доме, о своих подругах, об Андрюше, об отце, о своем, милом, родном. Наконец, в начале ноября мы тронулись в обратный путь. С Олей мы очень нежно простились, обменялись придуманными нами амулетами и обещали часто писать друг другу. Ярцевы сердечно с нами распрощались, проводили нас на пароход.
Мы, в общем, отсутствовали около девяти месяцев, по школьным занятиям я пропустила не больше четырех месяцев благодаря тому, что Мария Федоровна рано уезжала с Таней в Павловское и поздно оттуда приезжала, и мне не стоило никакого труда догнать остальных учеников. В школе произошли в это время некоторые перемены: арифметику вместо Натальи Павловны преподавала знакомая Марии Федоровны, жена геолога Клеменца[138]. Наша дружба с Андрюшей нисколько не пострадала от длительной разлуки, что же касается Тани и Липы, то первое время в наших отношениях чувствовался известный холодок. Это было вполне понятно, так как, с одной стороны я часто вспоминала Олю, которую в то время считала своей первой подругой и о которой я им много рассказывала, с другой стороны, они привыкли быть вдвоем и ближе подружились. До моего отъезда мы с Таней были более дружны, с Липой мы были менее близки. Но это кратковременное охлаждение скоро кончилось, и мы стали тремя неразлучными подругами. Липа была серьезнее и глубже по натуре и в этом отношении больше мне подходила, Таня была попроще, поленивей, но зато веселее и шаловливей, кроме того, мы с ней виделись не только в школе и на улице, но и на уроках французского языка. Французским мы теперь занимались с Mademoiselle Adile, сестрой Mademoiselle Valerie. Андрюша с нами больше французским не занимался, да и в школе нашей он и Коля Егоров учились последний год, так как весной должны были поступать в первый класс гимназии, в котором уже начинался латинский язык.
Кроме встреч со старыми друзьями, так приятно было перечитать свои старые книги, рассматривать свои любимые вещицы, опять жить одной в своей комнате. Дни проходили размеренно и однообразно, но приятно и не скучно. Утром с девяти до двенадцати школа, потом — завтрак, прогулка, чаще всего с Таней, а то и целой компанией, потом три раза в неделю уроки французского языка, потом обед, вечером приготовление уроков и чтение книг. У нас в то время еще не было электричества, пользовались керосиновыми лампами и свечами. Раз я чуть не наделала пожар. После обеда я ушла к себе в комнату и во время приготовления уроков уронила на пол резинку, которая закатилась под стол. Комната освещалась одной керосиновой лампой с белым фарфоровым абажуром, на котором для красоты и смягчения света был надет красивый бумажный зеленый абажур. Чтобы найти резинку, я зажгла свечку и полезла с ней под стол. Найдя резинку, я стала вылезать из-под стола и, еще не поднявшись, поставила не глядя подсвечник с горящей свечой на стол. Когда я встала, то увидела, что свеча стояла рядом с лампой под самым абажуром, который вспыхнул и загорелся. Я испугалась и закричала: «Ой, папа!» Отец, сидевший рядом в столовой, одним прыжком очутился в комнате, схватил абажур рукой и затушил его. Этот призыв к отцу совершенно бессознательно вырвался у меня, как призыв к человеку, который все может и от всего защитит.