Хотя…
И вправду сложно с ними.
– Тебя отвезут.
Он и банку с проклятьем снял, вяло удивившись, как получилось так, что Святослав его не увидел. То есть, теперь-то он видел, ощущал кожей скрывавшуюся за стеклом черноту, а вот раньше нет, будто ослеп. Или и вправду ослеп.
– Ложись в моей комнате. Детей будешь слышать, стена там слабая, но хоть выспишься.
Возражать она не стала.
Когда он вернулся, а случилось это почти на рассвете, дива спала. Она спряталась под одеяло, и под покрывало, и кажется, с удовольствием закопалась бы в подушки тоже, если бы подушки эти были чуть побольше. Она спала и дышала так тихо, что стало неловко за свое то ли позднее, то ли наоборот, слишком раннее возвращение.
Святослав принес с собой холод.
И запахи города.
Сомнения, потому что не нравилось ему то, что предлагал Казимир Витольдович, хотя толика смысла в его плане имелась, но… все равно Святославу не нравилось.
Категорически.
Дива потянулась и приоткрыла зеленый глаз. А потом, широко зевнув – только клыки блеснули, напоминая, что все-таки не настолько они безобидны, дивы, сказала:
– Забирайся под одеяло. Тут тепло.
– А ты?
– Кровать большая. Места хватит, – она даже подвинулась к стене, и Святослав подумал, что надо бы на эту стену ковер купить, чтобы не мерзла.
А потом подумал, что ему-то ковер без надобности, что дело его вот-вот закончится, и его отправят куда-нибудь еще. Дива же останется.
И ковер с нею.
– Тебя долечить надо бы, – проворчала она. – А еще ты замерз.
Наверное.
И только забравшись под одеяло, под треклятое пуховое одеяло, от которого пахло ведьмиными травами, он понял, насколько замерз. И не потому, что утро выдалось морозным.
Он раньше замерз.
На войне.
Или сразу после.
И холод этот, уже привычный, родной даже, вдруг показался совершенно невыносимым. Дива только вздохнула.
– Я со всем не справлюсь. Ведьма нужна.
– Нужна, – Святослав стянул ботинки. – Ведьмы… оказывается, полезны.
Дива фыркнула. И смотрит. И…
– Я потом отдохну.
– Нет, – она покачала головой. – Тебе плохо. Это плохо, когда кому-то плохо. Мне тоже было… наверное, и сейчас, но уже легче. А раньше я просто не понимала, насколько… плохо. Я не ведьма, но тоже кое-что могу.
– Что именно?
Из глубины души поднималось раздражение. Тяжелое. Мутное. Подталкивало к горлу тошноту. И хотелось заорать, швырнуть в нее чем тяжелым, тем же ботинком. Или высказать все, что Святослав думает о дивах и ведьмах, и вообще…
А потом навалилась усталость.
Сразу за все.
И он просто сел на край кровати. А потом лег, как был, в одежде. И когда тонкие руки дивы обвили шею, сил, чтобы вырваться, не осталось. Ладонь коснулась лба, и дива вздохнула: