Начиная со второй половины 1859 г. Грюнвальд (надо думать, ради экономии), съехала из квартиры в доме Логинова на Невском и стала жить в каком-то неизвестном нам доме вместе с как минимум одной подругой – тоже немкой, некоей Амалией. Возможно, она-то и надоумила Терезу решиться на смелый шаг – надолго, если не навсегда расстаться с Добролюбовым и уехать из Петербурга в Дерпт в поисках лучшей жизни. Скорее всего, именно об этом замысле она хотела поговорить с Николаем Александровичем, когда писала: «Любимый Колинька, приходи же ко мне сегодня вечером, я совсем одна, и хотела бы поговорить о кое-какой поездке» (письмо № 18, с. 120).
Непосредственной причиной, возможно, побудившей Грюнвальд оставить Петербург, было чрезвычайно неприятное и обидное для ее женского самолюбия обстоятельство: в январе 1860 г. Добролюбов начал пользоваться платными услугами некой Клеманс (ее письмо к Добролюбову печатается под № 51). Отношения с ней начались у Добролюбова еще до отъезда Грюнвальд в январе 1860 г. и продолжались до 14 мая, пока критик не уехал лечиться в Европу. О начале их отношений нам известно из письма Грюнвальд к Добролюбову 26 февраля 1860 г., из которого и выясняется, что Клеманс – имя, возможно, вымышленное, а на самом деле ее звали Катериной:
Одно только больно: если бы не Катерина Кл[еманс], я бы, кажется, ни за что не уехала. Я ведь только уступила свое место и думала, что ты ее очень полюбил, и притом она ведь сказала, что она ни за что не уступит тебе. И даже хотела мне самой сказать это, и слава Богу, что не пришлось слышать (письмо № 23, с. 130).
Добролюбов между тем сам сообщал Грюнвальд о визите к нему Клеманс, но подчеркнул, что он якобы не стал ее «принимать». Тереза на слово ему не поверила и писала 11 февраля 1860 г.:
насчет Кл[еманс]: ты, верно, нарочно мне пишешь, что ты не принял ее. Ты думаешь меня этим успокоить, а мне так думается, что ты ее принял даже слишком ласково – я ведь не могу на тебя за то сердиться – одно бы мне хотелось, чтобы ты лучше другую нашел, только порядочную, а не такую, которая тебя обманывала, так же, как и я, впрочем, гораздо хуже (письмо № 22, с. 127).
Чрезвычайно показательно, что Грюнвальд сама вскрывает карты, указывая на искусство обманывать клиентов – типичную черту поведения, которая приписывалась публичным женщинам в дискурсе XIX в. вообще и в письмах Добролюбова в частности. Это то самое недоверие и подозрительность, которые заставляли мужчин, завязавших отношения с камелиями и другими типами публичных женщин, сомневаться в их верности и представлять их мотивы как исключительно меркантильные. Разумеется, в реальности подобные отношения могли принимать разный характер, включая и искреннюю привязанность, однако доминирующий в публицистике дискурс о специфике характера публичных женщин был именно таков.