Новые доктрины возникли отчасти из-за аккумуляции исторических знаний и роста понимания истории, чего не было до девятнадцатого столетия. Циклическое движение истории сейчас сделалось понятным, или кажется таковым и если оно понятно, то на него можно повлиять. Но главная, глубинная, причина заключалась в том, что в начале двадцатого века человеческое равенство стало технически возможным. Да, люди еще не были равны по их природной одаренности и одни индивидуумы в чем-то оказывались в чем-то способнее других; однако никакой реальной необходимости в классовых различиях или в существенных различиях в благосостоянии больше не существовало. В прежние времена классовые различия были не только неизбежны, но и желательны. Неравенство явилось платой за цивилизацию. Однако с развитием машинного производства ситуация изменилась. Если даже людям требовалось выполнять различные виды работ, у них больше не было необходимости жить на разных социальных и экономических уровнях. Следовательно, с точки зрения новых групп, которые уже достигли точки захвата власти, человеческое равенство теперь являлось не идеалом, которого страстно желали, а опасностью, которой нужно было избежать. В более примитивные эпохи, когда справедливое и миролюбивое общество в действительности не могло существовать, в него легко верили. Идея рая на земле, где люди живут вместе, как братья, без законов и без тяжелого труда, тысячелетиями будоражила воображение человека.
И эта мечта имела определенное воздействие на группы, действительно, получавшие преимущества от исторических перемен. Наследники французской, английской и американской революций верили в свои фразы о правах человека, свободе слова, равенстве всех перед законом и тому подобные вещи и даже в некоторой степени руководствовались ими в своем поведении. Но к четвертому десятилетию двадцатого века все главные течения политической мысли сделались авторитарными. Идея рая на земле была дискредитирована точно в тот момент, когда она стала осуществимой. И каждая новая политическая теория, как бы она себя ни называла, сводилась снова к иерархии и классовому делению. И в общем и целом ужесточившийся взгляд, укрепившийся в районе 1930 года, возродил обычаи (к тому времени давно отмененные – иные и сотни лет назад) тюремного заключения без суда и следствия, использование рабского труда военнопленных, публичные казни, пытки с целью получения признания, захват заложников и депортацию целых народов; причем, они не только снова вошли в обиход, но люди, считавшие себя просвещенными и прогрессивными, спокойно относились к ним и защищали их.