– Я бы мог терпеть, если бы не одна вещь, – заметил он. Он рассказал ей о маленькой ледяной церемонии, которую Катарина заставляла его проходить каждую неделю в назначенную ночь. – Она ненавидела секс, но ничто не могло заставить ее остановиться. Она называла это – ты никогда не догадаешься.
– Наш долг перед Партией, – быстро ответила Джулия.
– Откуда ты знаешь?
– Мой дорогой, я тоже ходила в школу. Беседы на темы половых отношений для всех, кому больше шестнадцати. И в Молодежном движении. Тебе годами это вбивают в голову. И замечу: во многих случаях это работает. Однако наверняка никогда не скажешь: люди такие лицемеры.
Она начала рассуждать на эту тему. У Джулии все всегда крутилось вокруг ее собственной сексуальности. И касаясь так или иначе этого вопроса, она порой делала тонкие наблюдения. В отличие от Уинстона она ухватила скрытый смысл сексуального пуританства, который навязывала Партия. Это происходило не просто потому, что половой инстинкт создавал собственный мир, находящийся за пределами партийного контроля, а значит, его надо уничтожить, если это возможно. Но еще важнее то, что недостаток секса пробуждал истерию, весьма желательную, поскольку ее можно трансформировать в военную самоотверженность или в поклонение вождям. Вот как это излагала Джулия:
– Занимаясь с кем-то любовью, ты тратишь энергию; потом ты чувствуешь себя счастливым и тебе на все наплевать. А они этого допустить не могут. Они хотят, чтобы в тебе все время бурлила энергия. Марши туда-сюда, бодрые крики и махания флагами – все это просто прокисший секс. Если ты счастлив в душе, то зачем тебе приходить в возбуждение от Большого Брата, трехлеток, Двухминуток Ненависти и всей остальной их проклятой тухлятины?
Он думал, что она совершенно права. Есть прямая и глубокая связь между целомудрием и политической ортодоксальностью. Потому что как иначе могла Партия на нужном уровне поддерживать в своих членах страх, ненависть и противоречащее здравому смыслу доверие, если не закупорить, как в бутылке, сильнейший инстинкт и не использовать его как движущую силу? Сексуальный импульс представлял опасность для Партии, и Партия обратила его на пользу себе. Такой же фокус она провернула и с родительским инстинктом. Семью как бы не отменили, да и любовь к детям поощрялась почти так же, как раньше. С другой стороны, детей систематически настраивали против родителей и учили шпионить за ними и доносить обо всех отклонениях. В действительности семья стала продолжением полиции мыслей. Она сделалась инструментом, с помощью которого информаторы, хорошо знавшие близких, наблюдали за ними днем и ночью.