Када приезжаю в город рано утром, чешу к бате и открываю дверь запасным ключом. Иво нету дома – как раз та ночь, када он ходит со старыми дружбанами в «Клуб докеров». Его распорядок врезался мине в сознание после миллиона телефонных звонков. Хуй иво знает, как бы он отреагировал, если б увидел содержимое заклеенного скотчем свертка в оберточной бумаге, чё приносит Элисон.
Элисон сильно изменилась. Прибавила в весе, но таскает его с чуть ли не шикозными понтами. За внешним огорчением из-за Спада – подслой удовлетворенности. Душа у нее всегда была бодренькая, хоть и постоянно бегала от темной тучи, которая над ней висела. Туча, походу, рассеялась.
Рассматриваю коричневый сверток у себя на коленях:
– Открыть сейчас?
– Нет, – тут же говорит Эли. – Он сказал, это только для тебя одного.
Засовываю его под кровать, и чешем выпить в большой «Уэзерспунз» внизу Уок. У Эли все в порядке: поступила в универ как мать-одиночка, изучала английский, потом Морей-хаус и щас преподает в Фирхиллской средней школе. Но она не щитает это успехом.
– Я по уши в долгах, и так будет всегда, хожу на неимоверно стрессовую работу, которая меня убивает. А все вокруг говорят, какая я состоявшаяся, – фыркает она.
– Состоявшихся людей – всего один процент. Мы, остальные, просто деремся за те крохи, чё эти говнюки бросают со стола. А их СМИ постоянно втирают нам, чё все хорошо или чё мы сами во всем виноваты. Второе, видать, правда: ты получаешь ту ссанину, с которой смиряешься.
– Еб же твою мать, Марк, этот базар миня пиздец пригружает, я каждый день слышу это в учительской!
Просекаю фишку. Какой смысл циклиться на общемировой хуйне, хоть ее с каждым днем и становится все больше?
– «Хибзы» выиграли Кубок! Как тут в такой ситуации не поверить в революционный, преобразующий потенциал сограждан!
– Мой брат был на поле. Он переживал: ему ведь уже пожизненно запретили вход на «Истер-роуд». Рада, что Энди никогда особо футболом не интересовался. Это сейчас, как и все остальное в культуре рабочего класса, – прямая дорожка в тюрягу, хотя ты ничё такого не сделал.
– Ну и кто щас ково грузит? – смеюся.
Она подхватывает, и ее лицо сбрасывает несколько лет.
Классно снова повидаться с Эли, и мы нехило прибухиваем, уходим оба слегка поддатые. Обмениваемся мейлами, обнимаемся и целуемся.
– Встретимся на похоронах, – говорю ей.
Она кивает, и я чешу по Грейт-Джанкшн-стрит. Этот участок Лита всегда бедствовал, сколько себя помню: моя старушка и тетка Элис водили миня в кафе «Часовая башня» в литском супермаркете «Прови» сок пить; старой «Стейт-синема», давно закрытый, куда я ходил в субботу на утренние сеансы со Спадом и Франко; Литская больница, где мне накладывали первые швы над глазом, када какой-то пиздюк на площадке вмазал мине сиденьем качелей по щачлу. Сплошь призрачные здания. Перехожу через мост над рекой, обиталище призраков.