Он смотрит свысока на двух полицейских, которые привели его в комнату. Они уселись, один положил на стол пластиковую папку. Уильямсон решает оставаться на ногах.
– Садитесь, – приглашает один из копов, включая магнитофон.
У этого полицейского коротко подстриженные светлые волосы с довольно сильным вдовьим мысом. Он попытался спрятать изрытый угрями подбородок, отрастив бороду, но та оказалась слишком редкой и еще больше подчеркивает рубцы. «Женился на первой же чикуле, что раздвинула перед ним ноги» – таков безжалостный вердикт Уильямсона. В этих смешливых глазах и до нелепости жестоко сжатых губах он отмечает классические ужимки плохого копа.
– Если вам все равно, я предпочитаю стоять, – заявляет Уильямсон. – Сидеть вредно для здоровья. Лет через пятьдесят мы будем смеяться над старыми фильмами, где люди сидят за столами, почти так же, как смеемся сейчас, когда они курят.
– Сядьте, – повторяет Плохой Коп, тыча пальцем в стул.
Уильямсон опускается на корточки.
– Если вас беспокоит датчик линии глаз или микрофона, этого должно хватить. Так существо, именуемое гомо сапиенс, опускается от природы: шкетами мы делаем это инстинктивно, затем нас учат…
– Сесть! – обрывает Плохой Коп.
Саймон Уильямсон смотрит на полицейского, потом на стул, словно тот электрический и предназначен для его казни.
– Занесите в протокол, что я был вынужден сесть из какой-то отжившей приверженности социальным условностям и вопреки собственному выбору, – напыщенно говорит он, после чего опускается на сиденье.
«Мои руки не дрожат. Мои нервы спокойны. Хоть я и несу пургу на отходняках от снежка и бухла, я все равно способен оставаться, нахуй, мужиком и фурычить. Просто я более высокая ступень эволюции. Будь у меня образование, я стал бы хирургом. И не с вонючими шлепанцами мудохался б, но трансплантировал сердца, а то и ебаные мозги».
Когда Плохой Коп переходит на агрессивный тон, Уильямсон изучает реакцию его коллеги: ироничная, слегка пренебрежительная улыбка словно говорит: «Мой напарник – мудозвон, но что я могу поделать? Мы понимаем друг друга». Это вариация обычной практики «хороший коп / плохой коп». Хороший Коп – упитанный темноволосый мужчина, который выглядит постоянно изумленным. Резкий верхний свет неприглядно подчеркивает его неровные, словно пластилиновые черты. Он скалится Уильямсону, а Плохой Коп между тем продолжает:
– Значит, двадцать третьего июня вы были в Лондоне?
– Полагаю, что да. Легко проверить. Должны быть телефонные звонки и, вероятно, снятие наличных в банкомате «Нэтуэста» на вокзале Кингз-Кросс, который я регулярно посещаю. Ну и, конечно, сэндвич-бар на Пентонвилл-роуд. Скажите своим коллегам из Столичной полиции, чтобы спросили Милоша. За меня там