Добрался я до Раменок за полдень. В избе никого. Тятя с матушкой царщину отрабатывали. Сгрузил я слоновое жито в сенях, квасу испил, засыпал кляче в ясли сена с овсом и собрался было в обрат. Тут ввалился в избу Тимошка с мужиком ражим — тоже голорылым, в парике и башмаках немецких. Мужик что-то пел то ли по-немецки, то ль еще по-какому. Может, и по-нашенски, да не разобрать, потому как оба веселы были.
— Выпьем, Сафка, за отца Василия, — сказал Тимофей, варежку открывая. — Расстригли его, и отбыл невесть куда.
— За что расстригли? — вскинулся я.
— Куцый донес, будто требу справляет кажен раз пьяным. Куцый, аспид, теперь на конюшне служит у Бирона. А то мой друг Лешка, с Малороссии он…
Тимоха сел к столу и голову зажал в обхват руками. Я умостился впри-мык к нему. Вот как вышло — отца Василия упекли, а я ничего не знал. Куцый сызнова пакостить удумал. Лешка достал из кафтана полштофа, однако я сказал:
— Тимошка, не пей боле.
— Да пошел ты, — ответил он. — Я не пью, я думаю. Лешка, налей что-нибудь подумать… Дарья мне от ворот поворот…
— Не кручився! — сказал Лешка. — Втямку, яки дивчины во дворце? Ты у нас во який казак. А казак коли не пье, так вошей бье, но не гуляе. Пей!
— Не буду! — Тимофей гвозданул кулаком по столу. — Хочу думать…
— Шо думы-то? 3 них толку нема, — восперечил Лешка. — Живем як желуди: кругом дубы и всяка свинья съисть тоби норовит…
— Сафка, где самокип? — потребовал Тимофей.
— Що це за самокип? — удивился Лешка.
— Я его в Питер увез!
— Так пиихалы в Питер.
— А ты-то сам чего здесь? — спросил Тимофей.
— Муки да сахару с маслом доставил.
— Це добре. — Лешка налил себе в кружку из штофа.
— Где взял-то? — спросил Тимофей.
Я поведал ему все как было.
— Считай, что слон твой — великий постник. — Тимоха икнул. — Господи, помяни царя Давида и всю кротость его. Наш протодьякон Александр выпивает и поедает вобыденку что пять твоих слонов. И жалованье ему идет великое, в два раза боле, чем всем попам и монахам во дворце. Отец Василий хлебом да водою перебивался, а протодьякон нажрется щей и квасу вперемешку с полупивом и гданской водкой здешнего сиденья, а то и шампанью потроит запамятный бокал. То у него малая закусь. А великая жареным поросем с кашей. А уж после и телятина с брусникой.
— Аква эт панис — вита канис, — сказал я.
— Що це таке? — спросил Лешка.
— Хе, — ощерился Тимофей, — латинская мудрость…
— А чего тебе чужой карман покою не дает? — спросил я.
— Чего-чего? Протодьякон — балахвост. Храпит цельный день и боле все.
— Не судите да не судимы будете, — всперечил я.