Городецкий сделал паузу. Шульга внутренне подобрался. После затянувшегося лирического вступления похоже начиналось самое главное.
- Бог с ним, с этим вашим неожиданным приземлением в Краматорске, после которого начались свистопляски и ментовские войны. Ничего, в принципе, страшного, не случилось - все целы, победителей не судят, заодно и ликвидировали осиное гнездо в харьковском СБУ, а то они там слишком уж вольготно себя чувствовали. То, что вы деньги подрезали во время похищения Овоща - это тоже понятно и объяснимо, все мы люди. Но вот дальше пошли события экстроординарные. Сперва неожиданный приезд в Киев целого генерала ФСБ. А также и детектива, работающего на серьезных британских страховиков, о котором легенды ходят. Будто в Кремле мало своих агентов, чтобы со стороны нанимать. Затем дилетантский наезд обычных камуфлированных бандитов на вашу группу, закончившийся большой кровью, по сути, ее разгромом. Не вяжется эта топорная работа с версией о мести Кремля. Ну и наконец, после всего этого Петжак для охоты за тобой расконсервировал группу профи. Но и это еще не все. Вы с Назгулом с какого-то момента действуете совместно при этом начинаете буквально сорить деньгами, вкладываясь в создание мощного тактического центра. Сам понимаешь, пока я не буду отчетливо представлять, что происходит, мы не сможем двинуться дальше... Итак, слушаю!
Голос Городецкого, в начале монолога расслабленный и даже, в какой-то мере, доброжелательный, к завершению стал жестким и предельно сухим. Последние два слова он будто выстрелил...
В голове у Шульги прозвучала банальная мысль "Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу". Хорошо хоть Назгул ушел...
Глава 11
Актрисы на шестах начали репетировать финальную часть стриптиза, сбрасывая в зал стринги и лифчики. Но пожилого тучного человека в расстегнутой сорочке, из-под которой проглядывала волосатая грудь, это ни в малейшей степени не заинтересовало. Он продолжал с ухмылкой наблюдать за Назгулом.
Его звали Томас Пейтон, но он настаивал, чтобы все обращались к нему по прозвищу - Толстый Том. Управляющий партнер страховой офшорной компании, являющейся частью разветвленной сети, охватывающей весь мир, мог себе позволить такую эпатажную фамильярность.
Толстый Том был воплощением британской постколониальной системы. В Елизаветинскую эпоху он стал бы наверное "банкиром корсаров", скупающим добычу и разбирающим внутрикорпоративные конфликты джентльменов удачи, а во времена Викторианства делал бы то же самое, только под личиной респектабельного бизнесмена в Гонконге.