Я не на шутку разволновался. Перед отбоем пробрался на балкон, где спали сержанты и старшины, долго смотрелся в зеркало, перенесенное сюда из фойе.
Ничего смешного не обнаружил. Вот только уши торчали да глаза — с голодухи, видать, — лихорадочно блестели. «А в остальном — полный порядок, — успокоился я. — Длинный, но не горбатый, брови густые и улыбка ничего».
За этим занятием меня застал Казанцев. Старшина страдал малярией. Она часто сваливала его с ног. Поговаривали, что он собирается на фронт, но я этому не верил. «Куда ему, дохлому?» — мысленно усмехался я.
Увлеченный изучением своего лица, я не заметил старшины.
— Жениться надумал? — услышал я.
Вздрогнул от неожиданности, но вытянулся и отчеканил:
— Никак нет, товарищ старшина!
Казанцеву, видимо, было не до меня: на его лбу блестел пот, землистое лицо потемнело еще больше, веки вспухли.
— Ступай, — сказал Казанцев и схватился рукой за спинку стула.
Я повернулся налево кругом, рубанул строевым к лестнице.
— От-ставить!
«Схлопотал!» — испугался я.
— Потише не можешь? — миролюбиво спросил Казанцев.
— Могу… Разрешите идти?
— Иди.
«Меня не проведешь!» — подумал я и стал печатать шаг.
— Олух! — крикнул Казанцев и тяжело опустился на свою койку.
А в общем, он относился ко мне неплохо: я одним из первых становился в строй, на вопросы отвечал зычно — это ему нравилось.
Строевая подготовка огорчений мне не доставляла — не то, что прием на слух.
Говорят, радистом надо родиться, радист должен обладать музыкальным слухом. А мне медведь на ухо наступил: более сорока знаков в минуту принять я не мог.
Это меня огорчало. Профессия радиста мне нравилась: после войны я собирался поступить в торговый флот, побродить по белому свету. Но как только инструктор Журба — сержант с нервным лицом и тонкими пальцами музыканта — убыстрял темп, морзянка начинала сливаться в один сплошной писк. Я честно сказал об этом Журбе.
— Что, что? — переспросил сержант.
— Сплошной писк, — повторил я. — Ничего не разберешь.
— Как так не разберешь? — Журба пробежал пальцами по пуговицам на гимнастерке: — Обязан разобрать.
— Не получается!
— Получится! — сказал Журба и влепил мне наряд.
— За что? — обиделся я.
— Разговорчики! — крикнул Журба и добавил мне еще один наряд.
Внеочередные наряды. Сколько их было? Сколько километров полов я перемыл? Все спят, а я драю пол. Слипаются глаза, а я все драю и драю, и кажется, не будет конца этим половицам с облупившейся на них краской.
Проклятый Журба! И откуда он только свалился на мою голову? Меньше всего я думал на «гражданке» о том, что в армии придется драить полы. Стрелять — пожалуйста. Но полы драить? Это мне и не снилось.