Она не могла сдержать своей злости и обозвала его мерзавцем и дураком.
— Зачем оскорбляешь? — Лицо у счетовода покрылось испариной.
Паша презрительно на него посмотрела. Какой подлый человек! Идет война. Враг захватил и топчет ее родную землю, а он, сукин сын, дает ей советы, как выколачивать деньгу.
— Весь хлеб будет отправлен в государственные закрома, в фонд Красной Армии, — решительно заявила она.
— И твои двести восемнадцать пудов? — развел руками счетовод.
— До последнего зернышка!
Через день, на рассвете, Антон Дмитриев сопровождал верблюжий караван хлеба. В фонд Красной Армии бригада Ангелиной сдала 768 пудов.
Спустя пять дней прямо в полевой стан принесли телеграмму.
«Высшая правительственная. Бригаде Паши Ангелиной. Благодарю всех трактористок за заботу о Красной Армии и лично вам, Паша Ангелина, жму крепко руку. И. СТАЛИН».
Произошло это вечером, в тот момент, когда Паша возвращалась из мастерской, где ее бригада вела ремонт машин.
Шагала торопливо, чтобы самой успеть накормить и уложить спать Светлану и Валерика. Вдруг ее окликнули.
— Торопитесь, Прасковья Никитична? Пойдемте вместе. Ведь давно не виделись… Ну, как настроение, бригадир первой женской?
Паша от неожиданности чуть не вскрикнула. В идущем рядом человеке она узнала давнего знакомого, корреспондента «Правды».
— Это вы? Откуда? Каким ветром, дорогой товарищ Рябов?
— Попутным, — рассмеялся тот, — из Москвы скорым — и прямо к вам… С корабля на бал.
Паша радушно распахнула перед гостем двери избы.
— Да вы поглядите, батя, мама, кого я привела!
Никита Васильевич сразу узнал Рябова, обнял его, заставил «немедля скидывать шинельку». Потом обернулся к Ефимии Федоровне и упрекнул ее за то, что она не сразу узнала своего старого знакомого, которого в Бешеве свининкой потчевала.
— Да погоди!.. Дай сперва посмотреть. Ну, такой же бравый, ничуть-ничуть не изменился, только вон сединка стала пробиваться, а в остальном все такой же, — оправдывалась Ефимия Федоровна.
Никита Васильевич первым долгом осведомился, как Москва, как дела на фронте.
— Москва стоит нерушимо! — Слова гостя были так уверенны и правдивы, что не оставляли и тени сомнения или беспокойства.
— Побьем фашиста… Под Москвой ему за мое почтение всыпали и под Сталинградом досталось. Так оно и пойдет…
Ефимия Федоровна занялась по хозяйству, а Никита Васильевич принялся заправлять печь.
— Так сколько же мы не виделись с вами, Прасковья Никитична? — сказал Рябов, когда все уселись за стол. — Неужели десять лет? Ну да, конечно. Светлане было тогда два года, а теперь барышня, скоро на выданье.