Сразу после учреждения АН Азербайджана начались работы по проектированию и строительству академгородка. И это огромной важности дело приходилось держать под контролем. А ведь была еще собственно научная работа — иссследования, публикации, выпуск монографий, ученых записок, подготовка диссертаций. Вся эта многоплановая работа управлялась из одного мозгового центра — президиума Академии, где «рабочей лошадкой» практически при всех президентах был академик Кашкай. Он был доступен для всех, всегда приветлив, всегда открыт для совета, помощи, содействия. Такой человек был истинной находкой для Академии.
Я думаю, Мир-Асадулла Мир-Касимов, подбирая кандидатуру на должность академика-секретаря, неслучайно остановил свой выбор на сравнительно молодом Кашкае — ему тогда не было и сорока. Он был самым молодым членом президиума, учитывались не только его работоспособность, перспективность как геолога-исследователя широкого масштаба и мышления, но и два других обстоятельства. А именно: огромный авторитет, которым он пользовался в советских академических кругах, и особая доброжелательность к людям, прежде всего молодым, начинающим ученым, которая не покидала его даже в часы нездоровья и служебных неприятностей, которыми полна, к сожалению, академическая жизнь».
Был такой эпизод в биографии академика-секретаря. В 1962 году он неожиданно для многих решил отойти от академических дел. Что подвело его к этому решению, никто сейчас и припомнить не может. То ли уж слишком много работы навалилось на него, то ли интрига какая-то подковерная имела место.
Из воспоминаний доктора геолого-минералогических наук Джебраила Азадалиева, ученика М. Кашкая:
«Я хорошо помню этот эпизод, потому что в те годы под руководством профессора (мы обращались к нему только так — профессор, не иначе) завершал кандидатскую. Запомнилось мне, что работа моя пошла споро, быстрее. Особенно лабораторные исследования. На что профессор сказал: «Видишь, как легко работается, когда нет писанины, совещаний, заседаний, связанных с должностью. Помни: должность в нашем деле, как деньги, — на втором месте после науки. Без нее, без должности, можно прожить, а как ученому настоящему без науки? Не проживешь…»
Слова, конечно, замечательные. Да только все мы вдруг разом ощутили: без профессора Академия как бы опустела. Его не хватало и президенту, и руководителям институтов, и нам, начинающим ученым. И самое главное — работа страдала. Налаженный им механизм координации научных исследований рушился на глазах. Кончилась эта история тем, что в 1965 году вновь пригласили его в АН на должность академика-секретаря. Конечно, правы те, кто говорит, мол, незаменимых нет. А все же профессор стал как бы частью академического организма, без чего этот организм работал со сбоями…»