их вязать, дабы развить трудолюбие. Ох, опять преувеличение! В старости Евграф Степанович, боюсь, постеснялся признаться, что до сумасшествия влюбился в это, как бы сказать, не совсем мужское занятие… а оно пришлось тогда как нельзя более сродни его внутреннему состоянию. Смею думать: рукоделие спасло его. Нетяжелый труд, а все же деятельность, и к деятельности, и к жизни, значит, подталкивает, и от упоения немощью своей отвлекает; болезненных детей оно до того может довести, что им помереть охота, чтобы еще больше жалости к особке своей крохотной вымолить.)
…И было что-то завораживающе-надежное, истомно-головокружительное в вытягивании нитяной пены ячеек, из которых простым счетом, ненароком как бы пузырились, наполняя пространство (будущее даже пространство, еще только намеченное в голове: он вязал скатерть с разноцветным растительным орнаментом!), лепестки, листочки… От вздрагивающих клубков взвиваются струи — белая, красная, зеленая… Нити щекочут ладошку и ласково проползают между безымянным пальчиком и мизинцем… Графочка сидит в кресле, болтая ножками, и, наклоняя головку то к правому, то к левому плечику, шепчет: накид… раз, два, три, четыре… Лицевая… раз, два, накид…
Фортепьяно томится, бессильно куда-то спешит и кружится в танце…
— А ходить не с чего, так с бубен, — гремит Степан Иванович. — Трус в карты не садись…
Папа тасует колоду, сдает, и любо Графику присматривать за чистыми одутловатыми пальцами его, которые клейкими и незаметными толчками разбрызгивают карты на кучки, вскрывают козыря…
Колоды часто меняются; папа не терпит потрепанных; карта при сдаче должна звенеть. Чуть залоснилась рубашка, вон колоду — на подоконник ее. Днем — иногда — забирается График в отцов кабинет и на подоконнике колоду находит; щупает атласные гибкие дощечки, такие большие в его руках. Сдает и сам с собою играет за двоих — и сам с собою за четверых играет…
Вечером-то его не посадят, боясь бессонницы и нервной лихорадки.
«Вы вистуете, Паша? — вопрошает пустоту. — Женя в мизере. Открываюсь».
Четыре столбца сверкающих мнятся ему, увешанные знаками… и всяк не познан и зловещ. Их некто сталкивает и разводит. Столб треф, столб черв, пик и бубны.
Магия простых чисел. Восхождение от шестерки до всевластия козырного туза.
Но число-то мечено знаком, посторонним цветом и дополнено смыслом в сочетании с другим простым числом!
Хаос, стихия, перемены, комбинации счастья и комбинации краха.
Масть и цвет — изначальные суть и дух карты. Ее номер — размах свободы. Однако умопомрачительные перипетии ее ждут в колоде, когда тасуешь, снимаешь, сбрасываешь — крапом кверху! И за мраком мешанины не просвечивает ли законосообразность сочетаний… и соблазнительно дерзать, что когда-нибудь в нее проникнешь…