И он уже представлял, как молодежь из всех концов страны отправляется к этой маленькой точке, чтобы своими руками строить там будущий город, такой необходимый для процветания всей страны, для умножения ее богатств и для того, чтобы уберечь эти богатства от посягательства любых возможных врагов.
Он был твердо-убежден в своей правоте, в точности и дальновидности своего выбора. И вероятно, убежденность его была оправданна. Ведь началась же вскоре постройка нового порта в Советской Гавани. Не так уж далека была эта строительная площадка от точки, поставленной Довженко на своей карте.
И в самом деле, на берега Амура отовсюду потянулись эшелоны юных строителей, на просеках в дремучей тайге поднялись палатки и бараки-времянки. Новые города строились именно так, как должен был, по мысли Довженко, строиться Аэроград: они становились комсомольской всесоюзной ударной стройкой.
Довженко много думал тогда о том, каким должен быть современный художник, — о месте художника в обществе.
В начале 1935 года, когда работа над фильмом «Аэроград» уже перешла в монтажную, Александру Петровичу было поручено выступить с докладом на торжественном собрании кинематографистов, посвященном пятнадцатилетию советского кино. Он начал этот доклад шутливыми словами о том, что не удалось, мол, ему стать «всезнающим» и он не в состоянии запросто разрешить на этой трибуне все животрепещущие вопросы киноискусства.
— Занятый «Аэроградом», — сказал он, — я не имел даже получаса, чтобы сосредоточиться и продумать характер доклада. Лишь нынче ночью, под одеялом, — опять пошутил Довженко, — я составил блестящий план своего выступления, а наутро забыл его…
Но шутил он только ради того, чтобы сразу перейти к самым серьезным проблемам творчества. А забывал лишь то, что не относилось к мыслям, не покидавшим его все последнее время — ни на съемочной площадке, ни в ночной монтажной, ни в крохотном кабинете новой квартиры, полученной им в Скарятинском переулке, близ Никитской.
Недаром в самом начале доклада он вспомнил драгоценный завет, услышанный им на первых шагах кинематографического пути от старого оператора, «папы» Козловского:
«Я тебе, Сашко, даю золотое правило: не иди на компромисс… Пойдешь на компромисс на пятак — он вырастет в сто рублей, и ты уже не будешь знать, как потом выкарабкаться».
Это был словно эпиграф к докладу, и Довженко тут же подчеркнул его признанием:
— Этого правила я придерживаюсь и до сих пор и, очевидно, буду придерживаться всю жизнь.
Одну из самых неотступных своих мыслей он выразил так: