Он как бы возвратился к своей старой и главной, все еще не исчерпанной теме «Земли». Но вернулся со всем грузом пережитого за последующие четверть века и с иным, куда более обостренным чувством истории.
Уже и все то, что от себя вносил Довженко в несовершенный, не им написанный сценарий «Звенигоры», ясно говорило о его взгляде на историю, о его влечениях и, наконец, о том, кто для него всегда являлся любимым и достойнейшим из героев истории.
Этот герой возник уже на стыке мифологического и исторического периодов в деяниях украинского народа. И именно его — богатыря-пахаря Микулу Селяниновича — выбрал Довженко из всего рыцарского круга, размещенного народным эпосом вкруг стола Владимира Красное Солнышко. К Минуле и его потомкам (среди которых оказывались и кошевой атаман Иван Сирко, и гайдамаки, святившие свои ножи для борьбы за крестьянскую волю, и вожак подольской голоты Устин Кармалюк — романтический благодетель бедняков и враг богачей) уходили узловатые и крепкие корни героев «Золотых ворот» и «Поэмы о море».
С самого детства было воспитано в Александре Довженко — и крепло с годами — непоколебимое убеждение в том, что вся жизнь человечества на протяжении веков и тысячелетий, вся история народов, все победы разума и все чудеса, созданные поэтическим воображением, — что все это неотделимо связано с трудом хлебороба, без которого жизнь была бы невозможна.
В труде, который дает людям хлеб, кормит их и тем самым поддерживает жизнь на земле, он всегда видел и самую высокую поэзию и самое удивительное чудо. Потому он так запомнил и так любил повторять в своих рассказах наивно-гордые слова крестьянина из Яресек, собиравшегося выйти назавтра на колхозный ток, чтобы «молотить хлеб для человечества». Довженко и сам вырос в крестьянском труде; та же наивная и чистая гордость была и ему присуща.
Труд, который может вырастить хлеб на земле, способен создать и море.
Руками вчерашних хлеборобов создавалось Каховское море. Да и создавалось оно ради того, чтобы плодороднее стали окрестные степные земли, то есть для хлеборобов и создавалось. Вот как оборачивалась для Довженко самая глубинная тема его кинопоэмы. Очень обостренно ощущал он и то, что будущее море разольется в степи, которая видела воинов Святослава, и покроет собою тот самый Великий Луг, где находилась когда-то Запорожская Сечь. Земля эта была как бы праматерью народа, его первым очагом, домом, где проходили детские годы его истории. Так вырастала тема «хаты», к которой Довженко обращается в этом сценарии часто и увлеченно. С влечением к теме родной хаты и формирующегося в ней с детства мировосприятия связано, конечно, и то, что в одно время с работой над «Поэмой о море» Довженко принялся за окончание «Зачарованной Десны», ожидавшей этого часа уже около четверти века.