«Симон (Петлюра, — говорилось в полученной телеграмме, — обратился к румынскому правительству с предложением организовать из недобитков его армии корпус, поручив ему охрану бессарабской границы. Румынское правительство приняло предложение Петлюры».
Под этим эпиграфом Сашко нарисовал старую пушку, поставленную над Днестром. Из жерла пушки торчит пугало в рваном петлюровском жупане и в шапке со шлыком. На шапке и на ветке, виднеющейся сквозь продранный рукав, сидят две тощие, хмурые вороны. Из дырявого сапога сыплется в Днестр песок..
«Всеукраинский староста» и художник Сашко стояли У витрины, в которой радиотелеграфное агентство Украины (РАТАУ — оно помещалось в одном доме с «Вістями») вывешивало свежие международные телеграммы. Витрина была скучная. Редкий прохожий останавливался, чтобы просмотреть новости.
— Ас карикатурой вот бы они читались, — сказал Григорий Иванович и кивнул на щиток с телеграммами. — Или поспевать трудно?
— Поспеть можно, — согласился Сашко. — Только можно сделать и лучше.
Он начал говорить о тех же карикатурах, но только снятых на кцнопленку, чтобы их можно было показывать на экране в каждом кинематографе перед началом сеанса. И тут же Довженко свернул на любимую тему, принялся мечтать вслух о городе, где со всех стен лучшие художники разговаривали бы с народом на языке своего искусства. Он мечтал о долговечной мозаике, которая связывалась бы с деревьями, растущими под нею, и дополняла бы памятник, сооруженный тут же, на площади. Он говорил об умном плакате, помещенном на стене так, чтобы его легко было заменить по миновании надобности; о монументальной фреске, подобной тем, какие много лет спустя напишут на стенах общественных зданий Мехико-сити яростные мексиканцы Диего Ривера, Хуан Ороско, Давид Сикейрос.
— Среди яркой героической живописи, — говорил Сашко главе своего государства, — люди станут отважнее, прямее, чище душою.
Григорий Иванович слушал внимательно и серьезно.
По мостовой тарахтели «ваньки» (харьковское прозвище извозчиков). За Пушкинским сквером отчаянно звенел трамвай.
— Сейчас в наших городах, — продолжал Сашко, — люди утратили общенье с природой. Кроме немногих парков и чахлых садов, мы свели деревья, замостили землю бесплодным камнем. Посмотрите, как метет пыль по голой каменной улице!.. Птицы, — голос его стал глухим и тревожным, — птицы летят стороною. Здесь, в городе, им некуда сесть, чтобы спеть для нас песню! А надо, чтобы на улицах и площадях живая зелень садов, посаженных и выхоженных человеческими руками, сливалась с умной красотой человеческого искусства, яркого образа, живой мысли, веселой краски…