— Ясно, — подвел итог мастер. — А вон тот кто, что смурной весь вечер сидит? Одежа на ем, кажись, солдатская или вроде того.
Хома налил в кружки первача и выпил с мастером и королем.
— Это приемный сын нашего старосты. Ну как приемный… Давайте выпьем, и я расскажу.
— Так только что! — напомнил Прохор.
— Значит еще раз! — бородач вновь плеснул в кружки самогона, проследил, чтоб столичные гости выпили, потом сам опорожнил посудину и продолжил. — Это случилось лет двадцать назад, мы тогда в пригороде жили у реки. Вы-то не помните, но в те времена соседняя Хранция бодалась с Немчурией, говорят, лютая война была. Так вот, однажды у стен Фрилфаста и появился этот солдат. Как сейчас помню, ходил по дворам, все высматривал чего-то, пока не наткнулся на дом Лукьяна. Он тогда простым горожанином был, помощником пекаря. Зашел паренек в дом, поставил алебарду в угол, саблю на гвоздь повесил, а сам сел за стол. У Лукьяна тогда только дочка народилась, упокой ее душу. Ты кто такой, спрашивает, чего, надо? А тот и отвечает, мол, сын я ваш. Залез в мешок походный и достал оттуда картинку. Глянул Лукьян и подивился: точно с него и его жены рисовали. Пытались они объяснить солдату, что ошибся он, да какой там! Тот и слушать не хотел. Видать, лихо ему досталось на поле боя. Пожалел Лукьян паренька и оставил у себя. Потом сюда перебрались, так и живут с тех пор, — Хома призадумался. — И как он только через горы перебрался, ума не приложу. Вот такие дела, господин королевский изобретатель, а ты говоришь — купаться!
— Да уж, — вздохнул Даниэль.
— Бывает же! — кивнул Прохор.
— Все, пошли в баню!
Хома ударил ладонями по столу, да так сильно, что вместе с посудой в воздух поднялась и голова спящего писаря. Его руки соскользнули вниз, и Фрэд приложился о стол носом, отчего и проснулся. Летописец продрал глаза и осмотрелся: костер продолжал плеваться в ночное небо искрами, жителей значительно поубавилось, столы оскудели на снедь. Писарь понюхал несколько кружек и поморщился. Он с трудом поднялся с лавки и подошел к Прохору.
— Я до колодца прогуляюсь, пить охота, а тут, кроме самогона, нет ничего. Без меня не улетайте, — и скрылся в ночи.
Оставшиеся стоять на ногах мужики завалились в единственную на все село баню, побросав одежду на лавки в предбаннике. То и дело честная компания выбиралась наружу, чтобы опрокинуть чарку-другую. Сколько веников разлетелось на листочки, никому не известно, но дров спалили столько, что село могло топиться всю зиму. Что касается Хомы, который так хотел выгнать хмель из своей головы, то это ему не удалось. Он признал-таки в Даниэле нечистого и пытался обварить бедолагу кипятком. Сладить с бородачом никто не мог, поэтому помывку в срочном порядке прекратили и вновь переместились за столы. Хома же остался в бане и пытался совладать с одному ему видимым врагом: он гремел шайками и сквернословил так, что даже старикам стало стыдно перед Государем.