Я заметил, что все тело внешнего было пронизано тонкими, почти невидимыми на фоне общей серости нитями. Их было великое множество, и они вели куда-то за барханы. Я проследил одну такую нить и обнаружил за горой песка еще одного внешнего, ничуть не отличающегося от экземпляра, с которым я имел дело.
И он тут, понятное дело, был не один.
Уже зная, что надо искать и сфокусировав зрение, я обнаружил, что вся местная пустыня прямо таки кишит внешними. Они были не то, чтобы вот прямо рядом с нами, до ближайшего было метров двести, и чем дальше, тем больше росла их концентрация, и уже в километре от нас они стояли стройными рядами и, видимо, до самого горизонта.
С моей позиции мне было этого не рассмотреть, но я не сомневался, что все они связаны этими самыми почти невидимыми нитями.
Ведь они Множество.
И если все они таких же размеров, как и повстречавшийся мне экземпляр, то скорее всего они и есть их планета, и тогда понятно, что они могут двигать ее, куда захотят.
И вообще, делать с ней что угодно. Что-то, что я даже представить себе не могу.
Сейчас они ничего не делали. Просто стояли и смотрели в пространство. Может быть, наблюдали. Может быть, медитировали. А может быть, я просто застал их во время послеобеденного сна.
В таких вопросах никогда нельзя быть уверенным наверняка.
Ясно было только одно – имперскому флоту тут делать было нечего. Магистр был прав, готовя армию Вычислителей и умоляя Бордена, чтобы он ее возглавил и научил.
На физическом уровне эта проблема явно не решается.
Если, конечно, империя не обладает каким-нибудь неконвенционным оружием, что вряд ли. За годы пребывания в игровых мирах я уже изучил все местные вундервафли.
– Мы готовы сделать тебе последнее предложение, – сказал он.
Я встал на ноги, стряхнул песок с вечноголубых джинсов и посмотрел прямо на него.
Есть предложения, от которых надо отказываться. И если договориться можно с каждым, это не значит, что тебе все время стоит так поступать.
Есть те, с кем нельзя договариваться.
Это опасно, безответственно и неполезно для кармы.
Наши цивилизации слишком разные, и если мы когда-нибудь и сможем понять и принять друг друга, то явно не на данном этапе развития.
Он просто стоял, смотрел на меня и ждал.
И все его Множество стояло, смотрело куда-то, и ждало.
Словно они и не знали, что будет дальше. Но я-то знал.
В каком-то смысле за мной тоже стояло Множество, и эти множества не совпадали.
– Ты же понимаешь, что я все равно не соглашусь, – сказал я. – Так давай уже перейдем к танцам.
* * *
Вообще, жизнь – странная штука. Порой забавная, порой печальная, порой непредсказуемая и попросту нелепая, и известно в ней только одно. Сколь бы длинной она ни была, рано или поздно она все равно закончится.