Но обмякнув, расслабив мускулы, ты почему-то не падаешь, а сохраняешь свое место в автобусном коллективе. Десятки таких же, как ты несчастных, безвольных, с расслабленными телами мерно качаются в такт Великому Движению и поддерживают тебя в своем теплом студенистом теле. Товарищ, ты не один – нас много! Таких же пассажиров этой железной клетки на колесах. Нам тоже плохо, но мы молчим. Молчим и полуспим, расслабив мускулы своей воли. Здесь сыро, тошно, но хоть тепло всем вместе. И думать не надо – ведь нас везут. Как куда? На работу! Ах да…
Ты закрываешь глаза, не желая бодрствовать, и хочешь увидеть прекрасный сон. Но этого здесь нельзя, тебя что-то сдавливает с боков, непреодолимая сила, как морской вал, вращает безвольное тело, несет к стенке и, ударив о ящик кассы, оставляет в покое.
Остановка. Новые пассажиры с лицами завоевателей врываются в узкие дверцы автобуса, утрамбовывают поникшее автобусное население. Они энергичны, эти новые пассажиры, на их шляпах блестят свежие, еще не впитавшиеся капли дождя, в их глазах надежда. Плечами, торсами, всей молодой мускулатурой они ищут себе пространство. Это тебя раздражает. Ты ведь теперь все знаешь про этот автобус: здесь нет пространства, здесь нет никакой свободы, здесь только тесно и тошно. Ты хочешь сказать им об этом, но молчишь…
«Двери закрываются, оплатите проезд!» – ты вздрагиваешь от этого нечеловеческого голоса с жестяного автобусного неба и поспешно шаришь в кармане. Он здесь, твой билетик-комочек, но тебе было на миг страшно…
Двери закрылись, и ты снова качаешься в коллективном такте. Но вдруг кто-то там, у самой двери вдруг подал голос, – может быть, его сдавило больше других или из дверной щели поддувает свежестью. Он кричит: «Подайтесь вперед! Что стали-то!». Выгибается дугой, пуговицы на себе не жалеет – хочет протолкнуть толпу вперед. Но здесь этого нельзя. Автобус – жесток, не из резины, а двери закрыты…
И снова едешь… Твой ближайший сосед, что из новеньких, уже тоже расслабился, и его тело мирно качается вместе с твоим. Капельки дождя на его плечах уже утратили свежесть и прохладу, превратились просто в тепловатую сырость. Он тоже все понял, закрыл глаза и спит. А тот, что у дверей, тоже все понял, да не спит. Двери он разжимает, нет для него тут места, да и не по пути.
А ты все спишь… Не тошно?
Д.Т., ноябрь 1977 г.»
Как ни странно может показаться, в народе одновременно было разлито и горделивое чувство своей значимости, даже превосходства. При общей материальной и бытовой отсталости советского общества, воспринимаемой уже почти как неизбежная норма, в послевоенное время властями настойчиво пропагандировалось и внедрялось в сознание людей чувство государственной мощи. Повсеместно народу прививалась гордость за свою страну. Безусловно, это было вполне заслуженным и естественным чувством после победы в Отечественной войне, а затем послевоенных успехов в создании «ядерного щита» страны и, наконец, блестящих успехов в космической области: запуска первого в мире искусственного спутника Земли, создание первой в мире космической станции и т.д.