Расширился и круг находившихся в «моём распоряжении» транспортных средств. В блокированный сербами Сараево проще всего было добраться ооновским транспортником Ил-76 из Загреба. Самолёт облетал зоны боевых действий, поэтому путь занимал примерно час с четвертью. На ооновском вертолёте из Загреба до Книна — примерно столько же. (Летел очень высоко — чтобы не подстрелили.) По маршруту Загреб — Белград — Скопье трижды в неделю летал тихоходный Ил-32 с российским экипажем. При первом перелёте в порядке инструктажа мне показали смятую пулю, которая пробила обшивку самолёта. После этого я знал, что делать с выданным на время полёта бронежилетом, — подкладывать под себя.
Случались сбои. Однажды Ил-32 улетел из Скопье, не дождавшись меня. (Точнее я опоздал: что-то перепутал македонский протокол.) Положение создалось нелёгкое — вечером в Загребе у меня была назначена очередная встреча с президентом Франьо Туджманом. На помощь пришёл президент Македонии Киро Глигоров. Его реактивный самолёт прибыл в Загреб, несмотря на поздний старт, намного раньше неторопливого Ила.
Между Пале и Сараево перемещались на ооновском бронетранспортёре. Из Белграда до Пале — часов пять на машине. До границы Боснии можно было долететь и на вертолёте, но дальше действовала бесполётная зона, объявленная ООН над Боснией.
День первой поездки в военное Сараево оказался, вероятно, самым длинным в моей жизни. Встретившись накануне вечером в Загребе с президентом Хорватии Туджманом, утром я погрузился в ооновский Ил-76 с украинским экипажем. Украинцы меня узнали, встретили очень радушно, повели в кабину пилота, спрашивали, когда обратно возьмём их в Россию. (Вопрос, как они уточнили, объяснялся не политическими, а чисто практическими причинами: Ил-76 был слишком велик для украинских просторов.) С таким добрым приёмом я сталкивался каждый раз, когда пользовался услугами Ил-76. Однажды, правда, был напуган не на шутку. В кабине все, кроме второго пилота, глубоко спали. Что предшествовало этому перелёту, я выяснять не стал, от греха вернувшись в фюзеляж транспортника. К счастью, всё обошлось.
При подлёте к Сараево было хорошо видно, как разбит войной красивый город. Особенностью пребывания в Сараево тогда являлось то, что убить могли каждого и в любой момент. Город окружён горами, со склонов периодически работала сербская артиллерия. И сербы, и мусульмане временами палили из миномётов, снаряд которых мог залететь куда угодно, даже в самый защищённый домами дворик. С обеих сторон работали снайперы, на их мушку нередко попадали и гражданские люди, и ооновские миротворцы. В аэропорту меня встретил французский командующий миротворческим контингентом ООН. Вместе с ним на бронированном джипе направились в центр города по дороге, известной как «аллея смерти» — она хорошо простреливалась с обеих сторон. Разговор с лидером боснийских мусульман Алией Изетбеговичем и другими представителями боснийско-мусульманского руководства был предсказуемо тяжёлым. В этом и в последовавших многочисленных контактах я пытался объяснить: Россия своей первостепенной задачей считает достижение боснийского урегулирования, а не защиту сербской стороны во что бы то ни стало. Говорил им, что их периодическая резкая критика действий России не оправдана и контрпродуктивна. Мусульманские руководители, похоже, поняли незамысловатую мудрость приведённой мной русской поговорки: «Не плюй в колодец — пригодится воды напиться». В целом с боснийско-мусульманскими лидерами установились довольно тесные контакты, хотя, конечно же, полностью и не лишённые определённого предубеждения с их стороны.