Но сегодня в его руках розы, и их ослепительная белизна заслонила собою все, о чем в этот момент ему неприятно было думать.
Итак, сейчас он сядет за столик с букетом роскошных белых роз и будет ждать.
Колокольчики, подвешенные у двери в ресторанчик в полном соответствии с канонами фэн-шуй, жалобно звякнули. Константин пришел не первый, его уже ждали. За низеньким столиком, который Виктор заказал накануне, сидела Катя. Нет, не та Катя, которую он видел вчера на концерте и которая его так потрясла. Перед ним сидела молодая деловая женщина в строгом костюме, красивая, элегантная, неприступная.
Где же вчерашняя Катя, такая взволнованная, почти неземная в своем единении с музыкой, с плеском аплодисментов? Сегодняшняя была серьезна и спокойна. И — Константин смог разглядеть и это — исполненная какой-то особенной невозмутимой силы, которую он в себе не находил, как ни старался. Серо-зеленые глаза смотрели внимательно и вдумчиво, никакого блеска, как раньше, когда он пел ей или говорил, какая она красивая и как он ее любит. Катю было не узнать.
Прежними остались только волосы — все такие же пепельно-русые, но даже им сегодня не было дано воли: они не струились свободно по плечам, как у той Кати, Кати из прошлого, а были уложены в безукоризненную — волосок к волоску — прическу. На безымянном пальце левой руки блестело массивное гладкое золотое кольцо — обручальное, связавшее ее с человеком, которого Константин заочно ненавидел. Впрочем, на безымянном пальце правой руки Константина блестит такое же украшение, и сбросить это со счетов, что ни говори, нельзя.
И самое главное — Катя была не одна. Она рассеянно писала в блокноте, а рядом сидел и говорил ей что-то какой-то высокий мужчина — Константин видел его только со спины — с длинными волосами, собранными в «хвост». Было, однако, видно, что мужчина молод. У Кости екнуло сердце. «Сапог!» — почему-то подумал он, хотя Сапог не мог быть в Нью-Йорке. Он-то, счастливец, сидит, наверное, у себя в Москве в редакции и кропает очередной гороскоп в газету. А тот, что с Катей — это, конечно, Стэнли Спрингс. Черт! А Костя-то представлял себе его старым. И почему он так решил? Этот самодовольный американский хлыщ, который посмел отнять у него, Кости, ЕГО Катю, вполне мог бы быть и молодым, и красивым.
На секунду Косте захотелось уйти незамеченным и подослать вместо себя Витьку. Нет, не в силах он сейчас сидеть и вести светскую беседу с мистером Спрингсом, думая о Кате! Но было поздно — Катя смотрела в его сторону. В ее глазах отразилось удивление, сменившееся досадой. И вдруг отзвук чего-то далекого: Катя посмотрела на Костю так, как раньше. И вновь досада. И наконец, сдержанность. Взгляд ее стал непроницаемым, все равно если бы она надела темные очки — в глазах невозможно было прочесть ничего.