Проснувшись, поначалу я ничего не помнил. Не знал, ни где я, ни который час. Меня пронзил страх.
Свет за окном не давал никакой подсказки: сейчас могло быть как утро, так и вечер.
Но ведь ничего не случилось?
А, ну да. Я гонялся за Хуго, и тот несколько раз повалил меня на землю.
Я танцевал с Вибеке, потянулся поцеловать ее, но она отвернулась.
И еще та девчонка возле двери, такая нагловатая, я перекинулся с ней парой слов и поцеловал ее.
Сколько ей лет?
Так она же сказала. Она в седьмом классе учится.
О господи, не может быть.
Ради всего святого.
Нет и нет.
Я же учитель.
Вдруг это всплывет? Учитель напился и поцеловал тринадцатилетнюю школьницу.
О боже праведный.
Я закрыл лицо руками. Снизу доносилась музыка, я встал, останься я лежать — и ужас от собственных поступков меня изведет. Нет, надо двигаться, идти дальше, поговорить с кем-то, кто скажет, что ничего страшного не произошло. Что такое с каждым может случиться.
Вот только это неправда.
Подобное случалось лишь со мной.
Зачем я полез ее целовать? Это получилось машинально, я просто это сделал и все, безо всякой задней мысли.
Да кто мне поверит?
Я вышел из спальни и привалился к стене — похоже, я еще не до конца протрезвел. Нильс Эрик жарил на кухне рыбьи языки. Когда я вошел, он обернулся. На нем была клетчатая рубаха и зеленые походные штаны со множеством карманов.
— Решил, значит, почтить меня своим присутствием? — улыбнулся он.
— Я до сих пор пьяный.
— Охотно верю, — сказал он.
Я сел за стол и подпер рукой голову.
— Ричард сегодня злился, — сообщил Нильс Эрик. Он подсунул лопатку под уже прожарившиеся языки, переложил их на тарелку, а в сковороду положил свежие, белые от муки. Сковорода зашипела.
— Что ты ему сказал?
— Что ты плохо себя чувствуешь.
— Так оно и есть.
— Да. Но он разозлился, причем сильно.
— Да пошел он. Мне всего месяц остался. Что он сделает? Уволит меня? Вообще-то я ни разу за год не заболел. Так что ничего страшного.
— Тресковые языки будешь?
Я покачал головой и поднялся.
— Лучше ванну пойду приму.
Но лежать в горячей ванне и смотреть в потолок оказалось невыносимо: вместо умиротворения на меня навалились жуткие мысли, поэтому спустя несколько минут я вылез, вытерся, надел спортивный костюм — другой чистой одежды я здесь не нашел — и лег на диван, уткнувшись в «Феликса Круля». Время от времени книге удавалось захватить меня, но потом возвращались ужасные мысли и все шло наперекосяк. Я снова заставлял себя окунуться в мир авантюриста, на несколько минут забывался, однако новый приступ опять разрушал иллюзию.
Нильс Эрик поставил какую-то пластинку. Была половина шестого. Некоторое время он смотрел в окно на фьорд, потом взял газету и уселся ее читать. От его присутствия мне полегчало, рядом с дружелюбно настроенным человеком сделанное казалось менее ужасным.