Голос жены Марии Семеновны стал настолько вкрадчивым, что привыкший за годы совместной жизни ее супруг напрягся — так всегда было, когда своенравная и крайне честолюбивая жена устраивала ему выволочку. И она последовала, жестокая и бескомпромиссная:
— На двух стульях, мой дорогой супруг, усидеть невозможно! Тем более ты один уже вышиб из-под своей задницы, приняв бригадирский чин от его императорского величества! Теперь тебе до генерал-майорского ранга рукой подать, чин заветный совсем рядом — покажи усердие, сформируй завтра бригаду — тут воинских чинов разных от других полков уйма бродит! Да сам не берись, Кудрявых озадачь, чин следующий пообещай — он всю ночь бегать будет, людишек под знамена собирать.
Княжна поджала губы, прошлась по кабинету, топая туфлями. Полы халата, расшитого золотыми павлинами, трепетали, словно птицы испугались гнева. Да и сам Александр Васильевич притих — грозный и требовательный в строю, дома он терпел тирана, потому что любил. Да и княжна пошла за него замуж по любви — иначе эта строптивица и не захотела. Так или иначе, но за долгую супружескую жизнь у них есть дочка Катенька девяти лет от роду, любимица матери, и двухлетний Николаша.
От тихого Шлиссельбургского жития супруга порой бесновалась, хотя поездки в столицу вообще выводили ее порой из равновесия — Мария Семеновна была скуповата, проявляла бережливость во всем, прислугу держала строго, крепостные боялись барыню, как огня. Управляющие имениями проверяли все отчеты по несколько раз — дотошная княжна подсчитывала доходы не то, что до копейки, полушки и те многократно высчитывала. Но была сего самым деятельным помощником, используя все возможные связи, чтобы продвигать мужа по службе.
— Назад пути для нас нет! Мы поддержали Иоанна Антоновича в его справедливом деле, Саша, — Мария неожиданно прижалась к нему, закинув руки на плечи. — Нет у нас иного выбора! Понимаю тебя — все случилось неожиданно, а того, что ты рассказал про императора, вполне достаточно, чтобы понять, что в случае твоего упрямства, я бы уже была вдовой. Он настоящий царь, а стране нужна крепкая рука. Внук Петра умер малолетним, другой Петр для России не подходил совершенно — взбалмошный, глупый, трусливый. Постоянно говорил о своей храбрости, а сам пушечной стрельбы боялся — над ним весь Петербург потешался. Пойдем на кровать, мой милый, я так хочу тебя, родной…
Голос княжны стал пленительным, с придыханием, как в юности — мягкие руки увлекли бригадира в омут семейной спальни, на пуховую перину. Его раздели, иступлено целуя, гладя ладонью нежно и царапая ноготками — любящая жена всегда знает, когда нужно приласкать мужа, успокоить его от волнений прожитого дня, вернуть уверенность в собственных силах. Вдохновить на свершения, в конце-концов, тем более в такую минуту, когда сделан страшный выбор — изменить одной присяге и дать другую. И ничего уже не поменять — или победить, или самому лечь на плаху, а вся семья и даже род расплатятся за твою ошибку…