— Кгх…
Видение было настолько четким, что вспыхнуло желание оказаться там — завалить пухленькую бабенку на зеленую травку, задрать на ней подол до шеи, и отодрать хорошенько, как приходилось не раз. А тут, который месяц без бабы сидит, зубы аж сводит, невтерпеж.
— Лука Данилович… Богородица Пресветлая сегодня явилась ко мне, Матушка Небесная наша. Из стены сама вышла, окно, замурованное, словно разверзлось, аж камни рассыпались во все стороны. Утешала меня несчастного, сироту горемычного… Мамочка ведь моя умерла, в горячке лихоманка забрала ее, а я то и не знал. Прости меня, Лука Данилович, что обиды тебе чинил по дурости своей…
Поручик обомлел — таким своего узника он еще никогда не видел — а юный ведь парень, вон как говорит плача. Чекин помотал головой — на грязных щеках Иоанна две чистые блестящие дорожки, а по ним алмазами слезы катятся. Глаза огнем веры истовой горят, и нимб светлый над головой стоит, как у святого. А голос такой проникновенный стал, как у ангела небесного, до самых глубин души доходит, словно журчание ручейка в лесу, что близ родительского дома тек.
— Велела мне Утешительница наша прошение написать на высочайшее имя, государыне собственной рукой, да по ее царственной воле и с одобрения постриг принять. И в монастырь иноком мирным удалится, за нашу царицу-матушку добрую Екатерину Алексеевну, за несравненного цесаревича Павла Петровича, за державу Господом Богом им врученную, да за люд наш православный молитву вершить искреннюю…
Надзиратель оторопел и словно загнанная лошадь мотал головою, не в силах осознать случившееся и, главное, поверить в него. Покосился на стенку — на камне явственно проступили контуры давно заложенной бойницы. И вот тут его пробрало, как говорится, до глубины души. Хоть и служил он восемь лет по Тайной канцелярии, но, как и все православные люди в Бога веровал, хоть и грешил постоянно. Но так кто в этом мире не грешен.
Но тут без явной помощи Всевышнего не обошлось — услышал Он их молитвы. И печаль развеял, внушив отроку мысль о монашеском чине, к чему они его так долго склоняли.
«Недаром говорят в народе — капля камень долбит! Так и мы с Данилой своего добились. Лишь бы не передумал! Ой, как хорошо день задался, будто пресветлый праздник начался».
И тут мысли Чекина были нарушены самим Иоанном — горестно подвывая и поскуливая, он подполз к совершенно ошалевшему надзирателю и крепко обхватил его за колени, плача навзрыд:
— Научи выводить буковки, отец родной! Я ведь кроме тебя и Данилы Петровича никого в этом мире и не знаю. Это вы меня добру-разуму учили. Научи буквицы выводить — матушке нашей государыне письмо написать мне надобно! Научи, тебе верой-правдой отслужу! Что хочешь, я все сделаю! Царицу всемилостивейшую буду просить слезно, к ногам ее припаду! Чтоб одарила тебя за мое призрение, за доброту твою!