«А ведь матушка-царица может его епископом сделать, али митрополитом. Родня ведь, пусть и по ее сыну — братья они троюродные. Договорятся по-хорошему между собой, все распрекрасно у них сложится. Одному братцу власть светская, а другому духовная достанется. Может такое быть? Да запросто! И тут момент нельзя упускать — ласковое теляти двух маток сосет, и сыто завсегда бывает. Ладно, не буду загадывать — главное дело совершено, а просьбишки его, тьфу, зараз исполним, благо о том в инструкциях давно все прописано и предусмотрено».
— Молись Пресветлой Богородице, сын мой и развеются все твои печали и горести вскоре! Иноком станешь, а они Господу любезны!
Поддержав религиозный пыл узника, Чекин вышел из «секретного каземата», поднялся по каменной лестнице и открыл засов на двери. Там уже переминался капитан Власьев, несколько раз ударивший кулаком по толстым доскам с набитыми железными полосами.
— Тут такое дело, Данила Петрович, сподобились мы! Добились своего, — и поручик, горячечно дыша, выложил капитану все что услышал и увидел. У Власьева чуть глаза на лоб не вылезли, настолько он удивился. И шустро рванул вниз по лестнице, придерживая шпагу рукою. Дверь к узнику открывать не стал, подглядывал и подслушивал долго. Тихо встал, молча поднялся в башню, там обернулся и негромко заговорил:
— Будь с ним постоянно, Лука — и помягче, побережнее, с ласкою. Служителя на уборку отправь, постель пусть перестелют, мягкую. Солдаты кадку принесут — Иоанн Антонович за ширмой постоит. А ты молись с ним ежечасно, я тебя подменять буду. Веру ревностную поддерживай — лик у него просветлел, к добру это! С портомойни гарнизонные служители горячей воды принесут — окошко с галереи вынуть прикажи, а сам ведра прими и отрока вымой хорошо, кусок мыла у меня есть. Волосы ему гребнем расчеши — а то вши бегают, срамно смотреть. Не дай Бог, царица решит с ним поговорить, а на нее насекомые эти переползут. А я в церковь к батюшке — икону и лампаду принесу, да пусть просфору даст, облаток тоже. Будем ему каждый день давать. Распятие еще нужно взять…
Власьев надолго задумался — усы топорщились на угрюмом оплывшем лице. И улыбка неожиданно появилась на его толстых, вечно сальных губах. Он тихонько произнес:
— Так что начинай уборку, Лука, чую, служба наша кончается. У коменданта церковное вино есть, выпрошу пару бутылок — вроде довольствия. И по чуть-чуть узнику подливать будем — много ли ему надо?! И напишет он нам что надобно. Ты, главное, буквицы его научи писать, пара часов тебе срока, чтоб бумагу отписать столь нужную. Время нам с тобою терять нельзя, раз случай выпал! А как бумагу напишет, то гонца к императрице с нею отправим незамедлительно, только чернила просохнут…