Тоша тихо заговорила:
Слёзы людские, о, слёзы людские,
Льётесь вы ранней и поздней порой…
Льётесь безвестные, льётесь незримые —
Неистощимые, неисчислимые, —
Льётесь, как льются струи дождевые
В осень глухую, порою ночной.
Стихи зазвучали до того неожиданно, что я и Тюбик обалдело уставились на неё. Начала она вроде как обыденное что-то говорить, и только на третьей строчке я понял, что это стихи. А когда она замолчала, мы с Тюбиком продолжали смотреть на неё — чего это она?!
— Тютчев, — сказала Тоша, глаза в глаза глядя на Тюбика. — Не я, Тютчев, — повторила и ушла.
Тюбик с сожалением посмотрел на меня.
— Завтра решим, ладно, Птаха? — хлопнул меня по плечу. — Если честно, ты — большой художник, чего там, надо признать. — Он стал бережно снимать холсты, аккуратно свернул их в трубочку.
— Чаю хочешь? — спросил я, благодарный за неожиданную похвалу. — Антонина Сергеевна привезла пирожные из «Норда».
Тюбик смотрит на председателя.
— Пирожные — очень хорошо, но, знаешь, Птаха, главное — вовремя смыться. Боюсь я твоей Антонины Сергеевны ещё со школы, глянет на меня: пронзит. Вроде как с улыбкой смотрит, а ведь рентген! Я бочком, Птаха, бочком, ты уж прикрой меня!
Нас провожает взглядом председатель, властелин, разрешающий или не разрешающий жить, и я ёжусь — не так повернусь, прикуёт меня к клетке, как корову… Снять надо этого жука.
Мы с Тошей садимся обедать. В молчании. Сидим два чужих человека. Из меня, из Тоши Тюбик вытряхнул нас, тех, что были — друг для друга, ничего не сказал, ничем не обидел, а унёс вместе с моими холстами что-то, что подарило нам сегодня праздник.
Тюбик кинулся ко мне, едва я переступил порог аудитории.
— Декану понравилось! Ты получишь первую премию, я ручаюсь. Немалые деньги. Заграница. Сможешь вступить в Союз художников, автоматом. Большие перспективы. Есть предложение предоставить тебе возможность выполнить большой правительственный заказ — передовая стройка страны, условия великолепные, работы, как и эти, так и будущие, пойдут за границу! Как только вступишь в Союз, тебе предоставят мастерскую. Тебе предлагается подать заявление в партию. Будем вместе. — Тюбик захлёбывается словами. И захлебнулся, и замолчал. Он возбуждён, красен, дышит тяжело.
Началась лекция по истории партии — двадцатый съезд. Тюбик не может успокоиться, не слушает, шепчет:
— Один на миллион. Выигрыш всей твоей жизни! Везение. Решение всей судьбы.
Во рту — горьковатый вкус орехового пирожного. Попал, наверное, гнилой орех, сладость мешается с горечью, хочется пить. Сейчас бы прямо из горла минеральной.