— Знаю. Смерть. Но либо ты дворянин и обходишь законы, либо…
— Потише, молодой человек. — Лядащев присматривался к Александру с явным интересом. — Вам не мешало бы иметь в этом городе умного советчика, который умерил бы вашу прыть.
— У меня есть пара рекомендательных писем. — Александр полез в карман и наудачу вытащил записочку маленького графа, с которым обсуждал триумфальный въезд Измайловского полка.
— Ну и ну! — изумленно проговорил Лядащев, читая адрес.
Александр заглянул через плечо и повторил, вытаращив глаза: «Ну и ну…»
На записке было написано: «Дом немца Штоса против Троицкой церкви. В собственные руки Лядащеву Василию Федоровичу».
— Вас зовут Василий, — выдохнул Белов.
— Ты далеко пойдешь, — сказал Лядащев, пряча записку в карман.
Лукьян Петрович Друбарев оказался крепким, благообразным стариком в суконном кафтане, теплом шейном платке и больших круглых очках в серебряной оправе. Очки, сидевшие на кончике носа, придавали его лицу выражение особого добродушия и, увеличивая и без того широко открытые глаза, делали его круглую голову похожей на кроткую сову, примостившуюся на кряжистых, как дубовый комель, плечах.
— Неужели Федора Белова сынок? Давно ли сами были такими? О, время, время…
Поскольку Александру, судя по возрасту, пристало быть скорее не сыном, а внуком Федора Белова, он воспринял причитания хозяина как некий обязательный ритуал.
— Лукьян Петрович, — начал Александр пылко, не забыв опустить прилично возрасту глаза и проверить, надежно ли прикрывает локон распухшее ухо, — позвольте мне быть совершенно откровенным.
Друбарев не возражал, и в своей десятиминутной речи, где каждое «лыко было в строку» и слова шли пригнанно, как бусы на нитке, Александр так смог изложить дело, что Лукьян Петрович остался полностью убежденным, что юноша прибыл в Петербург именно к нему, что он должен стать Сашиным защитником и отцом родным и что если есть на свете сила, которая помогла бы Саше в его смелых мечтаниях, то именно он, скромный чиновник Адмиралтейской верфи, является полным воплощением этой силы.
И хотя обладатель совиных глаз обладал мудростью, которой наделили люди эту птицу, и понимал, что не «удивительное душевное благородство и богатейший опыт жизни», коими наградил его юный гость, открывают путь в гвардию, наивная вера Саши в его силы была приятна, и он проникся к юноше горячей симпатией.
— Друг мой! Я несказанно рад буду твоему обществу. Бог не дал мне ни жены, ни детей. Живи как сын мой.
К вечеру Александр перенес из гостиного двора в дом на Малой Морской улице свой тощий узелок.