Гардемарины, вперед! (Соротокина) - страница 129

Мылся Лядащев долго, отфыркивался, старательно полоскал рот, Александр терпеливо ждал. Ему казалось, что Лядащев тянет время, решая для себя, насколько можно быть откровенным с пятидневным знакомым. А Лядащев раскачивался на нетвердых ногах и думал, с ненавистью рассматривая полотенце: «Как этой гадостью можно лицо вытирать? Хозяин Штос — сквалыга и сволочь! Это не полотенце, это знамя после обстрела и атаки, все в дырах и в дыму пороховом. А может, это портянка? Не буду вытираться. Так обсохну. Еще водичкой покроплюсь и обсохну…»

— Слушай, — сказал он, наконец входя в комнату. — Расскажу я тебе, кто такой Бергер. Начнем с географии. Есть такой город — Соликамск. Знаешь такой город? В нем живет на поселении бывший гофмаршал Левенвольде, а при нем охрана, а при охране — офицер. У офицера вышел срок службы, и ехать к нему на смену должен был некто… — Лядащев многозначительно поднял палец.

— Бергер, — подсказал неуверенно Александр.

— Вот именно. Соликамск далеко, на Каме. Жить там, хоть ссыльным, хоть конвойным — пытка. Кругом соляные прииски и больше ничего — степи… Я всегда думал, Белов, экая несправедливость! Считается, что ссылают одного, и никто не пожалеет ни в чем не повинных людей — солдат и двух офицеров, что едут в эту глухую, забытую богом дыру. А? Тебе не жалко конвой, Белов? Они ведь тоже люди!

— Мне очень жалко конвой, Василий Федорович, — твердо сказал Александр, опуская глаза в пол. — И палача жалко. Считается, что наказывают одного, а получается — двух.

— А ты остряк… Так о чем я? Ах да, Бергер… С Иваном Лопухиным Бергер служил в одном полку и, говорят, был дружен. Про любовь Натальи Лопухиной к ссыльному Левенвольде знал весь двор. Не было это тайной и для Бергера. И вот прослышала Наталья Лопухина про новое назначение в Соликамск и просит сына своего Ивана, чтоб передал он через Бергера поклон от нее Левенвольде. «Пусть верит, что помнят его в столице и любят», — наказала она передать да еще добавила такую фразу: «Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена». Слушай, Белов, посмотри-ка в углу под окном. Там кусок обоев оторван. Там должна быть… Есть? Тащи сюда. Наливай. Мне чуток, себе полную. Пей, пей! У тебя уже щеки порозовели. Я когда тебя увидел, ты был на сосульку похож. Я еще подумал, что это Белов на сосульку похож? Лето ведь…

Александр оторопело посмотрел на Лядащева. «Как странно он говорит! Да он пьян, — понял Александр наконец. — Пьян в стельку. То-то он разговорчивый такой! Мне повезло. А то бы я из него лишнего слова не вытянул. Зачем же я, дурак, пьяному про Лестока рассказывал? Нет… Он меня не выдаст. Не такой человек».