Осмотр длился минут пятнадцать, после чего, без всяких предисловий, бедный добрый старик обратился к моим родителям и сказал им просто: «Ваш сын должен учиться на настоящего художника; в нашем же ремесле он добьется, самое большее, того, что будет зарабатывать 12–15 франков в день. Я предсказываю ему блестящую карьеру живописца, а вы подумайте, что вы можете для него сделать».
Обед, состоявшийся вечером на улице Аржантей, прошел грустно: радость успеха отступила на задний план перед грозной перспективой расставания с ремеслом, владея которым брат наверняка не умер бы с голоду, тогда как искусство, быть может, сулило ему нищету. Тем не менее родители смирились, и в Школе изящных искусств стало одним воспитанником больше. Огюст поступил в мастерскую Глейра, учился, как все, анатомии, ходил на занятия по перспективе, на этюды и т. д.
Но как же ученик Глейра стал тем, кем он является теперь? А вот как. В те времена, пожалуй, еще чаще, чем ныне, живописцы-ученики толпами отправлялись в лес Фонтенбло. Правда, у них там не было мастерских, как сегодня, — такой роскоши они тогда не знали; все они, как большие, так и малые, находили себе приют на постоялых дворах Шайи, Барбизона и Марлотт, а на этюды отправлялись с мешком за спиной. Там-то мой брат и встретил Курбе, идола молодых художников, а также Диаза, которым они восхищались еще больше. Именно Диаз дал ему самый полезный урок, какой он получил за всю свою жизнь. Диаз сказал ему: «Уважающий себя художник не берется за кисть, если модель не находится перед его глазами».
Новичок навсегда запомнил этот завет. Он сказал себе, что модели из плоти и крови стоят слишком дорого и что он может добыть себе другие, гораздо более дешевые, благо лес в двух шагах, и изучать его никто не мешает. Брат провел там все лето, затем зиму, а потом еще много лет. Живя на пленэре, он стал художником пленэра. Четыре холодные стены мастерской не давили его, их монотонно серый или коричневый цвет не омрачал его зрение; поэтому окружающая среда и оказала на него огромное влияние: он был свободен от воспоминаний, слишком часто порабощающих художника, и мог полностью отдаваться как сюжету, так, в особенности, среде, окружающей этот сюжет.
Такова отличительная особенность его творчества, которая чувствуется в любой его работе, начиная с «Лизы», написанной в чаще леса, и кончая «Портретом г-жи Шарпантье с детьми», написанном у нее в квартире, где все, даже стулья, остались на своих обычных местах, и не было принято никаких мер для того, чтобы выделить ту или иную часть картины.