Потому-то она и слышала крики отчаяния. Когда Жан и Пьер Каласы провожали Ла Becca, все трое увидели несчастного висящим на деревянной перекладине для рулонов ситца. Немедленно сняли, пытались оживить. Увы, было слишком поздно…
Уже при враче, выйдя из первоначальной подавленности горем, отец сказал Пьеру:
— Чтобы спасти честь нашей несчастной семьи, не нужно поднимать шума. Твой брат сам себя убил.
Это предупреждение объяснялось тем, что в XVIII веке во Франции самоубийц приравнивали к убийцам и запрещали хоронить. Казалось бы, сделанное до допросов, когда не возникло еще чудовищное обвинение в том, что отец убил сына, предупреждение должно было исключить этот вымысел. Увы, оно не помогло, но повредило. Каласов уличали во лжи, когда они говорили правду, обвиняя еще и в том, что отец и брат симулировали самоубийство Марка Антуана.
Да и шума избежать все равно не удалось. Едва мать узнала, что сын мертв, она стала так кричать, что сбежались и соседи и прохожие. Исключительное рвение проявили немедленно прибывшие чиновники капитула. Особенно гнусную роль во всем этом ужасном деле сыграл один из них, Давид де Бодриж.
Ла Весе еще раньше пошел вызывать — по одной версии — полицию, по другой — врача. Вернувшись, он застал дом окруженным сорока солдатами. Понимая, что губит себя этим признанием, молодой человек назвался другом Каласов и сказал, что только что вышел от них. Тогда его пропустили, но не внутрь, а лишь в середину бесновавшейся толпы.
Бедняга пытался объяснить, каким образом Марк Антуан оказался мертв. Его не слушали. Уже раздавались возгласы: «Кто убил?» И тут же из неистовствующей толпы раздался чей-то ответный крик: «Марк Антуан убит родными-гугенотами за то, что принял католичество».
Эта отвратительная клевета и убила Жана Каласа. Она дошла до ушей капитула Бодрижа, и он счел за благо принять ее как истину. Без малейших доказательств объявил виновными тех, кого нельзя было и заподозрить. Без расследования, без осмотра места, где было найдено тело, без мандата на арест объявил опасными преступниками и подверг заключению всех, кто в этот вечер находился в доме Каласов. Не обыскал даже здания. Убийцы, если это было убийство, могли превосходно спрятаться. Не побеспокоился выяснить, происходила ли борьба между повешенным и тем, кого обвинили в повешении, хотя, казалось бы, бесспорно, сильный молодой человек не мог не оказать сопротивления. И как старый отец, а главным обвиняемым стал он, мог бы справиться с сыном?!
Бодрижа все это нимало не интересовало, так же как и то, что в комнате Марка Антуана не нашлось ни одной книги, свидетельствующей — он перешел или хотел перейти в католичество. Суду не предъявили даже бумаг, обнаруженных в его кармане.