В Вешенской, еще не успев устроиться в гостинице, я начал спрашивать, дома ли Шолохов. Нет, Шолохов уехал накануне в Москву, повез в «Правду» новые главы своего романа о войне. Главы неожиданные и смелые — о трудных предвоенных годах, правду о которых под силу сказать, наверное, только Шолохову — человеку, который всегда находился в самой гуще событий, происходивших в стране, и не прятался от них. Федор Матвеевич Демин, редактор вешенской газеты «Советский Дон», раньше других познакомился с этими главами, и можно лишь позавидовать тому, кто испытал чувство первозданного восприятия шолоховского текста. Новые главы нельзя просто пересказать, — это правда, ничего не утаивающая, неприкрытая, как само распахнутое настежь людям сердце большого художника…
Улица Шолохова, 62. Здесь, в зеленом особняке со скрипучими порожками, окруженном густым фруктовым садом, живет писатель. Рыбацкие лодки у берега — он любит удить сазана. Видавший виды газик — Шолохов объездил на нем не одну тысячу километров по Дону, Хопру, Медведице и дальше по казачьей реке Урал с ружьем и патронташем, а еще — к прежде всего — с карандашом и пачкой бумаги в полевой сумке. Он все пишет карандашом — мелко, быстро, и только Мария Петровна — жена его и добрый ангел-хранитель — может потом расшифровать текст. Днем, если писатель не пи охоте или рыбалке, ему не дают писать: люди знают, что Шолохов каждого выслушает, посоветует, поможет, и не берегут дорогого для него времени — идут со своими заборами. Приходится писать ночью; об огоньке в мезонине, что горит до самого утра, столько написано журналистами и писателями.
Вешенская — очень старая станица. Говорят, название се пошло от вешек, вех на большой дороге, что вела из Москвы на Кавказ. При всей своей мировой славе, связанной с именем Шолохова, станица не стала городом. И хорошо, что не стала, потому что, случись это, она потеряла бы тот неповторимый облик, что известен нам по страницам «Тихого Дона». Правда, покрылись асфальтом центральные улицы, шеренгой выстроились столбы электрического освещения, оделся в камень некогда обрывистый спуск к Дону, украсилась оградой набережная. И все-таки утром меня будили в гостинице разноголосые петухи в соседних дворах и лениво мычавшие коровы, которых прогоняли в стадо, и еще — рокотали где-то совсем рядом самоходные комбайны: ячмень уже можно было косить, а с другой стороны шлепали по воде уключины, у рыбаков тоже начинался рабочий день.
С трех сторон подступили к Вешенской пески. И все-таки станица, которой сулили прежде, что она вся будет засыпана песком, не только преградила им путь, но еще и сама стала зеленым оазисом. За широкими кронами тополей, дубов и вязов на улицах не видно домов. На окраине станицы стоит дуб; куда ни посмотри от него: на север ли, на юг, на правую или левую руку — везде шумит хвоей бор, отливает золотом стройных стволов. Сосна и дуб тянутся к небу, притоптав ногами бугры, по которым испокон века перекатывались черные бури, к самому Дону, бывало, подступали. В лесах этих — заказник, охота на птиц и зверей строго-настрого запрещена. Здесь уже и лоси появились. И степные речки, оскудевшие так, что в устьях уже не было у них воды, ожили. Донская пойма у Вешек — это живописные по красоте места с остроумными названиями. Например, озеро Клешня — по очертанию берегов оно похоже на клешню рака. Берега Черного озера так заросли камышом, что вода в нем кажется темной. А урочищам народ присвоил такие имена: Черная поляна, Девичья поляна, Горелый лес, Золотая яма, Алешкин перелесок, Костыль, Тюремка… Наверняка, с каждым из этих названий связана романтичная легенда.